— Постой, постой, Камэдзо, — поспешно заговорил Айскэ. — Ты так легко не соглашайся. Забыл разве драку у поворота? Забыл, как он покидал нас в канаву, как мы наглотались грязи и еле притащились домой? Я-то помню… Он же мастер меча, ему побить нас — раз плюнуть!

— Ничего, — сказал Камэдзо. — У нас тоже есть кое-что в запасе. Пусть-ка попробует с мечом против мушкета… Мы засядем где-нибудь возле Дзюрогаминэ. Господин Гэн спрячется под каменным мостом через поток, а мы укроемся в роще. Как только Коскэ перейдет мост, я суну ему под нос дуло мушкета. Он, конечно, подастся назад, а господин Гэн выскочит и ударит его мечом в спину… Возьмем его в ножницы. Все будет в порядке. Он не сможет ни бежать, ни отступить…

— Смотрите же, держаться дружно, — сказал Гэндзиро.

После этого Камэдзо притащил откуда-то три мушкета и ушел к дому Городзабуро на разведку, а остальные затаились у Дзюрогаминэ и стали ждать.

Между тем Аикава Коскэ сидел на постоялом дворе «Сумия» и ждал, когда колокол ударит пятую стражу. «Наверное, теперь уже скоро», — подумал он и стал собираться. Шнурами от мечей он подвязал рукава, утопил защелки на эфесах, сунул за пояс слева меч мастера Тосиро Рёсимицу, подаренный тестем, а справа — меч мастера Тэное Сукэсады, завещанный Иидзимой Хэйдзаэмоном, вышел со двора, пересек мост и подкрался к забору. Калитка оказалась приоткрыта! «Это матушка открыла…» — подумал он и пробрался в сад. Вот и пристройка, о которой говорила мать. Он приблизился к щитам, закрывавшим веранду, и прислушался. В доме было тихо, только слышался храп прислуги. Со стороны моста доносился плеск воды. Неужели все спят? Коскэ прислушался снова и на этот раз услыхал тихий голос, произносивший молитвословие. «Кто бы это мог молиться?» — удивился он и слегка отодвинул щиты. На веранде сидела его мать О-Риэ. Перебирая в руках четки, она читала молитвы. Коскэ смутился.

— Матушка, — тихо позвал он. — Я, кажется, ошибся, здесь ваша спальня?

— Ты не ошибся, — ровным голосом ответила О-Риэ. — Но О-Куни и Гэндзиро давно уже бежали. Я помогла им.

— Вы помогли им бежать? — ошеломленно проговорил Коскэ.

О-Риэ сказала:

— Да, я встретила тебя после девятнадцатилетней разлуки и на радостях пообещала тебе помочь наказать О-Куни и Гэндзиро… Так могла поступить только опрометчивая женщина. По дороге сюда я все время думала о том, что предаю память своего второго мужа. Хозяин этого дома, Городзабуро, с тринадцати лет кормит меня и дает мне кров, он мне тоже как родной сын… А ты, Коскэ, ведь ты сын Курокавы, человека, с которым я разошлась, мы с тобой не родные, потому я и помогла им бежать. Я это сделала, и иначе сделать я не могла. Убей меня, Коскэ, как родственницу твоих врагов, беги за ними в погоню, настигни и казни своей рукой, без помощи со стороны…

Коскэ поднялся на веранду…

— Не говорите, что мы с вами не родные, матушка, — жалобно сказал он. — Что с того, что вам пришлось покинуть отца и меня, когда мне было четыре года? Ведь он был пьяным буяном, он мучил вас, и я вас нисколько не осуждаю… Пусть порвались семейные узы, кровные-то узы порваться не могут, вы все равно остались для меня настоящей матерью. Сколько я себя помню, я все время думал о вас, живы ли вы, здоровы ли… Когда я встретился с вами, то подумал, что это боги вознаградили меня за мою веру… А когда вы сказали, что поможете мне наказать О-Куни и Гэндзиро, радости моей и благодарности не было предела. И что же, теперь вы говорите мне, что нет между нами уз родства, что эти узы связывают вас только с детьми вашего второго мужа… Где же ваше сердце, матушка? Как могли вы отвернуться от меня? И если вы так думали всегда, то почему не открылись мне еще в Эдо? Ведь я бы понял вас… Я сам искал бы своих врагов, я буду искать их, переберу весь свет по травинке, но найду и казню их… Но как мне быть теперь? Вы предупредили их, они изменят свой облик… Если я не настигну их, то не смогу восстановить род господина… Пусть расторгнуты узы семьи, но ведь нельзя расторгнуть узы крови! Пусть вы расторгли и узы крови, но как это жестоко, как могли вы так поступить?..

Забывшись от обиды, Коскэ положил руки на колени матери и затряс ее. О-Риэ была спокойна и холодна.

— Ты недаром служил в доме самурая, — произнесла она. — Ты говоришь, как благородный человек… Ты прав, даже когда расторгаются семейные узы, остаются еще узы крови. Я не помогла тебе казнить твоих врагов, и род твоего господина ты не восстановишь… Но я искуплю свою вину!

С этими словами она быстрым движением выхватила из-под одежды кинжал и вонзила себе в горло. Коскэ в ужасе схватил ее за руки.

— Что вы делаете, матушка? — закричал он. — Зачем вы убили себя? Матушка! Матушка!

О-Риэ была мужественной женщиной. Она выдернула кинжал из раны и прикрыла ладонью хлынувшую кровь. Дыхание ее прерывалось, лицо стало серым. Жизнь покидала ее.

— Коскэ… — пробормотала она. — Коскэ… Это выше разума… Хотя узы крови остаются, даже когда нет семейных уз… Я еще раньше решила помочь им бежать и затем убить себя… Помнишь, в Эдо… когда Хакуодо смотрел на меня… Он сказал, что видит на лице моем тень смерти… Он знает свое дело, теперь я поняла смысл этих слов… Разве не злой рок преследует меня?.. Моя приемная дочь убила твоего господина… Я умираю… Сейчас я перестану дышать, и меня не станет. Ты так и считай, что с тобой говорит привидение… Нет у меня долга перед Городзабуро… Слушай… Я научу тебя, по какой дороге сбежали О-Куни и Гэндзиро… Слушай…

С этими словами она сжала руку Коскэ и притянула к себе. «Злосчастная судьба!..» — вырвалось у него во весь голос. Этот вопль достиг ушей Городзабуро, он встревожился и прибежал в пристройку посмотреть, что случилось. Раздвинув сёдзи и взглянув, он, простая честная душа, кинулся к матери.

— Матушка! — вскричал он. — Матушка!.. Ну вот, я же говорил! Коскэ-сан, позвольте, я представлюсь вам позже… Впрочем, я — старший брат О-Куни… Матушка, с тринадцати лет вы холили и нежили меня… Мне и лавку-то только ради вас отдали… Неужто надо было так блюсти долг чести перед этой мерзавкой?.. Зачем вы убили себя?

Услыхав его голос, О-Риэ вперила в лицо Городзабуро пристальный взгляд и, мучительно переводя дыхание, прохрипела:

— Ты с детства был… честным человеком… Городзабуро… А вот О-Куни была не такая… Но я дала ей бежать… ради памяти покойного мужа… и тем нарушила свой долг перед Коскэ… хоть он со мной одна кровь… Не будет восстановлен род его господина… человека, что был его благодетелем… Вот почему я убила себя. Не будь на меня в обиде, Городзабуро… я скажу ему, по какой дороге бежали О-Куни и Гэндзиро…

— Ну при чем здесь моя обида… — всхлипывая, проговорил Городзабуро. — Я и сам скажу ему, а то вам трудно… Слушайте, господин Коскэ! За Уцуномией есть храм Дзикодзи. Если пройти его и свернуть направо, будет гора Яхата, потом сопка Дзюрогаминэ, а оттуда прямая дорога на Кануму. По ней и ступайте. Женские ноги, наверное, не успели уйти далеко. Поспешите, срубите головы О-Куни и Гэндзиро и принесите их матушке, пока она не скончалась, пока видят ее глаза! Торопитесь!