— Да, в первый раз, — согласился Лука. — И ты тоже не в своем уме. Но ты — не кто попало.

Он часто так говорил — выдавал маленькие компактные связки предложений, которые взрывались каскадом противоречивых значений, как только Минни пыталась их разделить. Что Лука имел в виду? У него на уме что-то серьезное? Или он секретничает просто так, умничает без всякой цели? Минни никогда не могла понять. Сам Лука, казалось, считал подобные разговоры чем-то вроде любовной игры. Иногда Минни пробовала подыграть, но у нее не очень хорошо получалось, и оба это знали. Она чувствовала себя неуклюжей, несообразительной. Обычно, вместо того чтобы присоединиться, она пыталась придумать тему, которая перевела бы разговор в более ровное русло и которой она бы наверняка сумела следовать. Прогулка вместо танца. В том числе по этой причине она постоянно расспрашивала Луку, почему он ее любит.

— Ну или так, — оговорился Лука. — Я видел тебя в первый раз, но предпочел бы, чтобы не в последний…

Он засмеялся.

— Я тебе говорила, что вчера встретила нашего слепого?

Это произвело желаемый эффект — улыбка увяла, в глазах появилось обыкновенное любопытство.

— Нет, не говорила. Где?

— Он спорил с продавцом билетов. Я остановилась и спросила, как дела, а он сказал, что устал помнить то, что ему хочется забыть, и забывать то, что хочется помнить. Он именно так и выразился: помнить то, что хочется забыть, и забывать, что хочется помнить. Наверное, я отношусь ко второй группе. Когда я назвалась, он ответил: приятно познакомиться.

— Да, меня он в последний раз тоже не узнал. Значит… шесть — восемь в твою пользу?

— Девять. Спасибо.

— Да, девять.

Слепой вернулся к привычному одиночеству вскоре после переселения в район монумента, и с тех пор они встречались только мимоходом. Лука и Минни договорились, что первый, кто заметит слепого десять раз, имеет право когда вздумается потребовать у другого исполнения любого желания. Слепой, впрочем, вел жизнь отшельника, ну или по крайней мере ходил другими улицами, нежели они, и порой протекали целые недели, прежде чем кто-нибудь из них его замечал. Минни не удивилась, что слепой ее забыл. Когда она вспоминала первые несколько дней с Лукой, до того как раздались выстрелы, то испытывала соблазн вычеркнуть слепого из своей памяти. Лука был Адамом, а она — Евой, он был Пятницей, а она — Робинзоном Крузо, он был Мастером, а она — Маргаритой. Во всех этих историях не присутствовало третье лицо.

В другом конце ресторана Минни увидела родителей Лори, мистера и миссис Берд. Они завтракали яичницей и тостами. Миссис Берд держала вилку левой рукой, мистер Берд правой, свободные руки прятались за подносом с солонками и перечницами на дальнем краю стола, где можно было сплестись пальцами, не опасаясь, что кто-нибудь увидит. Они вели себя как смущенные подростки на первом свидании. И одновременно — как пожилая чета, которая так долго держалась за руки, что уже не в состоянии отличить, когда они прикасаются друг к другу и когда нет. Очень мило.

Минни, оказавшись в городе, видела Бердов не раз, даже махала им, но они ее не узнавали. Ничего удивительного. В конце концов она гораздо сильнее, чем они, изменилась за много лет, которые прошли с тех пор, когда они с Лори были лучшими подругами.

Задумавшись, Минни поняла, что, наверное, вспоминала о Лори не больше пятнадцати — двадцати раз за всю свою взрослую жизнь. Она была не из тех, кого преследуют воспоминания о прошлом, — по крайней мере пока не началась эпидемия и не запестрели статьи в газетах, а на зеленой колыхающейся траве появились трупы. Но потом она умерла и узнала, что Лори встречалась с Лукой, и начала постоянно о ней думать. Минни мало что могла припомнить — всего несколько случайных картинок, когда они обе играли в «дочки-матери», или притворялись, что ходят по канату, и что-то еще про осу и крепость…

Девочка, которую Минни обожала и которая была ее лучшей подругой, кажется, с третьего класса.

Как странно.

Доев завтрак и заплатив по счету, они уступили столик мужчине в походных ботинках и деловом костюме. Снова начался снегопад, и Минни спрятала руки в карманы, выйдя на улицу.

Лука обнял ее за талию, сунув руку под полу куртки, и притянул ближе, когда они переходили дорогу.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— М-м-м…

— В последнее время ты такая тихая.

— Знаю. Просто я думала.

— О чем?

— О тебе. О Лори.

Лука коснулся кончиками пальцев ее бедра, словно желая сказать: «Не нужно так беспокоиться». Хотя вслух он произнес:

— Мужчина любит женщину, женщина любит волнения.

— Я не люблю волнений, — фыркнула Минни.

— Значит — «мужчина любит женщину, женщина любит страдания».

— Страдать я тоже не люблю.

— «Мужчина любит женщину, женщина любит кофе».

Она шутливо толкнула его плечом:

— Да уж, с этим не поспоришь.

Кое-где снег так обильно лежал на крышах припаркованных машин, что приходилось пробираться мимо вереницы одинаковых сугробов странной формы, похожих на гигантские позвонки. Тротуары были скользкими. На обочине каждой большой дороги скопился снег, и иногда Минни казалось, что она перемещается по туннелям в городе, где живут люди-кроты. Ощущение особенно усиливалось в серые, пасмурные дни вроде сегодняшнего, когда солнце упорно не показывалось из-за облаков.

Они с Лукой стали завсегдатаями одних и тех же магазинов, зданий и ресторанов, когда решили перетащить редакционное оборудование из старого офиса в новый и поселиться вместе. Прошло немало времени, прежде чем оба рискнули отойти на десять-пятнадцать кварталов от квартиры. Но слышали они то же, что и остальные. Снег отрезал район монумента от остальной части города. Лука даже написал статью в специальном двойном выпуске «Симсова листка». Этот район с одной стороны был ограничен рекой, а с других — куском парка и двумя шестиполосными шоссе. За границами лежали такие высокие сугробы, что местность оказалась почти непроходимой. Виднелись лишь углы десятка рекламных щитов и верхние этажи нескольких высотных зданий. Как будто город медленно пожирал сам себя.

Мужчина, который всегда носил плакаты с религиозными призывами, прошел мимо Минни и Луки; надпись на сей раз гласила: «Ибо от избытка сердца говорят уста его». Он остановился и спросил, слышат ли они звук.

Минни понимала, что он имеет в виду стук сердца.

— Слышу, — ответила она.

— Да, — сказал мужчина, — все мы его слышим, ибо это — биение Святого сердца.

— Правда?

— Он грядет. Он вернет мне мою Библию.

— Очень хорошо, — сказала Минни.

Мужчина вздрогнул, когда она потянулась похлопать его по плечу, поэтому Минни спрятала руку в карман.