— Эй, пацан, привет! — Молодой мужчина в выцветшем камуфляже приветственно махнул рукой. И тут же ему навстречу рванул рыжий мальчишка лет пяти-шести на вид, наконец-то дождавшийся и этого парня, и этого дружественного знака.

Добежав до «ежей» у блокпоста и словно спохватившись, дальше пошел, старательно сдерживая радостный порыв. Он с раннего утра ждал, сидя на крыльце почти полностью разрушенного дома, в котором когда-то был продмаг. Полусгоревшая вывеска до сих пор красовалась над проемом с выбитыми дверями. В нее периодически, когда становилось особо скучно, мальчишка кидал камешки, и они щелчком отскакивали, весело скатываясь по ступенькам. Когда и это надоедало, мальчик начинал разглядывать укрепление, мысленно подгоняя своего друга, хотя знал, что тот появится только после развода. Выйдет к шлагбауму, поправляя висящий на плече автомат, внимательно посмотрит по сторонам, хотя наперед знает, где именно сидит маленький мальчик, и только после этого махнет рукой, подзывая, крича ему всегда одни и те же слова. И мальчишка в ответ срывается с места, подгоняемый каким-то теплым чувством от предстоящей встречи и еще чуть-чуть чувством голода. Вот и в этот раз он подошел, снизу вверх восторженно посмотрел на этого великана, протянул руку большому улыбающемуся мужчине и сказал:

— Здравствуй, Иван!

— Ну, здравствуй, Салман, коль не шутишь.

А какие тут могут быть шутки, когда на протяжении последних четырех месяцев, после смерти отца, бегал сюда маленький Салман, как на работу. Сначала осторожно, с опаской, как-то раз услышав от старших мальчишек, что у военных всегда можно выпросить что-нибудь вкусное. Но для него тогда и кусок хлеба был как пирожное. Долго не решался подойти, ноги наливались тяжестью, живот начинало скручивать и слова застревали в горле, когда кто-нибудь из людей в форме выходил на улицу. Мелкого парнишку, сидящего у развалин магазина, внимательно издалека оглядели, идентифицировали как неопасного и перестали обращать на него внимание.

Салман несколько дней подряд приходил и садился на крыльцо, томясь непроходящим чувством голода и страха, украдкой разглядывая блокпост, не представляя, как это можно взять и попросить у этих людей еды. Ведь при разговоре о военных у взрослых проскальзывал испуг и ненависть. Лица их кривились, а слова становились злыми. Салман хорошо помнил, как дядя его Иса прикрикнул, когда он не захотел уезжать с ним в далекое село после похорон отца и спрятался в сарае:

— Ну и сиди здесь, маленький шайтан, пока федералы не утащат тебя! — махнул рукой и уехал.

В те дни, ожидая непонятно чего, Салман ярко представлял, что сейчас выскочат эти страшные федералы, накинутся на него и начнут бить, а потом обязательно утащат в лес, где скормят диким зверям. И чем дольше он сидел, тем больше ужас сковывал тело, не давая даже пошевелиться, настолько уже реальной казалась ему скорая расправа. Но вместо этого на четвертый день из укрепления вышел высокий здоровый парень в разгрузке, с автоматом в правой руке и крикнул ставшее впоследствии таким привычным «привет, пацан».

Салман тогда ничего не ответил и даже не шелохнулся, превратившись в каменную статую, надеясь в душе, что этот человек-гора обращается не к нему, но дело было в том, что, кроме него, больше на этой улице никого не было. А мужчина вдруг улыбнулся, махнул рукой, подзывая, и мальчик на негнущихся ногах побрел к нему, готовый, как ему казалось, в любой момент дать деру. Подойдя, уперся взглядом в запыленные берцы незнакомца, не в силах поднять голову, чтоб посмотреть в лицо. А мужчина присел на корточки, заглянув мальчишке прямо в глаза, серьезно спросил:

— Что случилось, малец?

И Салман, неожиданно даже для самого себя, вдруг разревелся, таким теплым оказался голос у этого незнакомого военного. И рассказал все: что отец умер еще зимой, а дома он и мать, и что последние несколько дней совсем нечего кушать, кроме пустой похлебки, и что идти им некуда, кроме как к дяде, но мама не хочет ехать в горное село, потому что здесь могила отца, их дом и сюда должен вернуться брат, которого они давно не видели и не знают, жив ли, что корова умерла в прошлом году, а последнего барана зарезал сосед, когда устраивали поминки по отцу, и что-то еще, но уже нечленораздельное, всхлипывая и размазывая слезы по щекам… Но вдруг, враз устыдившись своего малодушия, затих.

В ответ взрослый не стал ругаться или, что совсем невыносимо, смеяться, а лишь спросил, как его зовут. Получив ответ, сказал, что его зовут Иван, и что он сейчас вернется, и чтоб Салман ждал его здесь. А затем принес несколько консервов, банку сгущенки и полбулки хлеба, отдал это все, предложив, чтоб он приходил по утрам, когда надо будет. И Салман приходил. Сначала брал продукты, говорил спасибо и уходил, потом однажды увидел плеер и спросил, что это. Иван передал мальчишке наушники и нажал кнопку на небольшой коробочке:

— Это, пацан, музыка.

Салман замер, такой красивой, струящейся и необыкновенной была эта музыка, которая враз обволокла все его существо, отогнав все горести и несчастья. Стоял не шелохнувшись, боясь, что сейчас Иван оборвет этот завораживающий поток, но тот лишь стоял, смотрел на него и улыбался. С тех пор, когда они встречались, Иван передавал ему продукты и давал послушать плеер. Салман быстро научился включать и выключать, перематывать кассету, чтоб еще раз послушать понравившееся место.

А еще они начали разговаривать. О разном. Иногда Иван рассказывал ему сказки. Слушая его, Салман несколько раз вспоминал своих старших братьев, Османа и Заура, и думал, почему они никогда не рассказывали ему ничего подобного? Османа он почти не помнил, только силуэт и лицо с фотографий в семейном альбоме, а вот Заура помнил хорошо и скучал по нему, ожидая, когда же он наконец-то вернется. И тогда он тоже попросит его рассказать про волшебников и фей, про Федору и ее горе и про сказочный лес с говорящими зверями.

Потом Ивана звали другие солдаты, и он уходил, махнув на прощание. Салман тоже махал рукой, ждал, когда мужчина скроется за укрытиями, и убегал домой. Там его встречала мать, смотрела на продукты, гладила по голове и говорила, что он ее кормилец и настоящий мужчина. От этого становилось очень приятно, а главное, в такие моменты он чувствовал себя почти взрослым.

Наблюдая за их общением, сержант как-то спросил Ивана, чего он возится с чеченышем, а Иван пожал плечами и сказал, что тот напоминает ему младшего братишку.

— Чем? Рыжими волосами? — усмехнулся сержант.

— Возрастом, — ответил Иван и задумался о чем-то своем.

Больше сержант к нему не приставал, но неодобрительно приглядывал через бойницы за мальцом, пожевывая сигарету и поглаживая автомат.

А находящиеся в наряде только кричали, когда недалеко у развалин появлялась знакомая фигура:

— Иван, дружбан твой ибн брат пришел.

И Иван выходил к пацану, махал рукой, а затем, сидя у блоков, разговаривал с ним на любые темы, кроме войны.

* * *