— Я все равно буду пытаться, Карен. Я пройду эту дистанцию. От начала до конца, до Верховного суда, если придется.

— Все кончено, Джо. — Она отвернулась, захлебываясь слезами, которые затекали в рот, мешая говорить. — Прости, но мне надо идти, я обещала Неду отвезти его на пляж.

Джо рассмеялся.

— Пляж. Пляж. Идеальный день для пляжа. О! Я поеду с вами.

— Нет, Джо. — Она почувствовала, как его ладонь легла на ее руку — узы первой любви еще не распались. — Не прикасайся ко мне… умоляю, Джо. Всем будет легче, если мы порвем одним махом. Помнишь, как в прошлый раз? — Она печально, через силу улыбнулась. — Мы не можем допустить, чтобы это повторилось.

Его рука упала.

— Тогда позволь мне попрощаться с Недом.

Она заколебалась.

— Хорошо, то есть ты, конечно, должен с ним попрощаться. Просто… даже не знаю, как сказать, бедный мой Джо, но постарайся не сделать ничего такого, что может его огорчить, ладно?

— Например, сказать, кто я на самом деле, и разрушить его жизнь?

Стоя у белого штакетника рядом с мальчиком, возившимся в траве у их ног, они казались прекрасной парой: молодые, здоровые, полные оптимизма… быть может, немного печальные, но Хендрикс ведь знал историю их отношений.

Фотографии были сделаны с обычного места, около десяти утра. На одной из них, самой выразительной, Нед вытаскивает с заднего сиденья внедорожника что-то похожее на мягкие игрушки. На другой «семья» прощается, от камеры не укрылась натянутая веселость Карен (старается ради сынишки); Хейнс смотрит мимо нее, отсутствующий взгляд прикован к горизонту. На последнем кадре они обнимаются — Джо с Карен, прислонившись к откидному заднему борту машины, стоящей на середине подъездной аллеи.

Стикер «Подвожу диких лошадок» на бампере частично скрыт за их длинными, тесно сплетенными ногами. Оба такие самовлюбленные, отметил Хендрикс, как будто позируют для рекламы какого-нибудь долбаного Ральфа Лорана,[39]ностальгирующего по безоблачному американскому будущему. Эдди понял, почему боги могут хотеть взять реванш.

Понял он и кое-что еще.

То, что особенно беспокоило его на этих фотографиях. Три жизни, упакованные в багажник фургона. На них запечатлено, как близки они к отъезду.

Хендрикс знал, что несет ответственность за то, чтобы их остановить, расстроить их планы; он не гордился этим, но ему надо было сделать работу, надо было думать о собственной жизни. О собственном побеге. А на этой — смотрите-ка… Бледное небо за их головами и группа скелетообразных деревьев с уничтоженной июньским нашествием шелкопряда листвой создают впечатление преждевременно наступившей зимы.

Но на ней схвачен момент.

Мальчик и Хейнс церемонно пожимают друг другу руки…

Мэрион первая его надоумила. Взглянула на одну из более ранних их фотографий и, не зная, что это за люди, отметила между ними семейное сходство. Будучи сам не в состоянии это увидеть — вероятно, весь фокус тут в женской интуиции, — он все же не исключал возможность, что Хейнс был родным отцом Неда Уэлфорда. На магнитофонных пленках это никак не озвучено. А стало быть, не было и убедительной причины с кем-либо делиться своими догадками. Иначе с какой стати женщина будет таскать четырехлетнего сына на свидания со своим любовником?

Спустя полчаса после отъезда Карен система наблюдения Хендрикса засекла Хейнса, отправившегося на одинокую прогулку по лесным угодьям за Овербеком. В десять тридцать пять зазвонил телефон. Звонивший оставил сообщение на автоответчике, которое также было зафиксировано записывающим устройством Хендрикса, хотя запись уже не контролировалась.

— Слыхал, вы меня ищете.

Это был голос Виктора Серафима.

2

Она была как тигрица в течке, проговорил Эдди Хендрикс, когда серый «линкольн-таункар» свернул с Пайпинг-Рок-роуд на обсаженную дубами дорогу, ведущую в Долину Акаций. Детектив рассказывал своим спутникам, как ему подфартило с одной рассерженной женушкой, с которой они чуть не всю ночь прокуковали на заднем сиденье семейного автомобиля возле дома в Квинсе, выслеживая ее изменника-мужа. Нет, серьезно, он обвел слушателей многозначительным взглядом, я уж думал, света белого не взвижу.

Есть, мол, еще порох в пороховницах.

Никто не раскололся даже на улыбку: глухари на переднем сиденье ориентировались по лицу босса, сидевшего с обычной кислой миной, а может, они просто не могли уследить за губами Хендрикса, который трещал как сорока. Одно из преимуществ держать при себе громил с поврежденным слухом, объяснил ему как-то Виктор, состоит в том, что при них можно свободно говорить. Но только если они не видят губ. Этакая невинная прелюдия… век не забуду, сказал Хендрикс, вытирая пот с лица.

Виктор сидел в глубине кресла и, приглушив звук, смотрел по телевизору баскетбольный матч с участием команды «Никс».[40]Он был в белом кашемировом свитере поверх голубой рубашки, темно-синих брюках и белых лакированных штиблетах. Донат жевал зубочистку и пялился в окно, время от времени поглядывая на босса с детективом в удлиненное зеркало заднего вида. Рой-Рой вел машину.

— Зря ты так волнуешься, Эдди, — сказал Виктор, не отрывая глаз от крошечного экрана.

— В смысле? — Хендрикс нервно захихикал.

— Мы едем на экскурсию.

Оставив слева торговый центр «Тюдор-Виллидж», они медленно вползли на холм и въехали в Долину Акаций. За последние две недели Хендрикс хорошо изучил эту зажиточную «слободку» с ее компактным провинциальным очарованием и волшебными бутиками — комфортабельными магазинами для богатых, где сбываются самые заветные желания, стоит лишь махнуть солидной купюрой или пластиковой картой. Не самое удобное место для ведения наблюдения: ни о какой попытке слиться с толпой или закорешиться с местными жителями не могло быть и речи — он бы торчал там, как яйца под хвостом у кота. Был субботний день, и главная улица кишела туристами и отдыхающими. Толпа — это, конечно, хорошо, но какую бы «экскурсию» ни задумал Виктор, Хендрикса беспокоило, что в случае провала его-то уж точно кто-нибудь узнает.

У него появилось дурное предчувствие.

Они свернули на Ойстер-Бэй-роуд, а у продолжения шоссе 107 свернули еще раз, теперь на Фикс-роуд, потом — в переулок, окаймленный живой изгородью из кустов бирючины, отбрасывающих на дорогу четкие геометрические тени. Ярдов через тридцать они остановились напротив детского сада Младенца Иисуса.

— Почему мы остановились? — спросил Хендрикс, стараясь казаться непринужденным, но голос его предательски хрипел. Он прокашлялся. — Тут и смотреть не на что.