Из фургона выглянула ещё одна девушка. Эта была с длинными светло-русыми косами и с огромными голубыми глазами. Сказать, что она была прекрасна, значит ничего не сказать.

– А со мной не попрощался! – проговорила она с притворной грустью. – А я всю жизнь мечтала расцеловаться с президентом.

– Ты же прекрасно знаешь, Светлина, что он влюблён в тебя, а ты его отвергла и… и… тебе приятно, что все в тебя влюбляются, – с досадой сказала Суок.

– Все, кроме твоего противного Ревтута, который без тебя жить не может! – как бы передразнивая её досаду, сказала Светлина. Обе захохотали и обнялись.

Гистрион слез с коня и медленно подошёл к фургону, вернее, прямо к девушке, которую называли Светлиной. Он не мог отвести от неё глаз. Да простит ему читатель, но в эту минуту он забыл про всех птичек и принцесс на свете, хоть бы их и называли Кэт! Он подошёл к Светлине вплотную, и, открыв рот от изумления, стал рассматривать её, как чудесную картину или чудо природы.

– Что вы на меня так смотрите? – будто удивляясь, спросила привыкшая к подобному вниманию девушка. – Хороша я, что ли?

– Вы прекрасны… – хрипло просипел Гистрион. – Но дело не совсем в этом. Я кое-что слыхал про ваш театр. Или цирк? Мне рассказывал немного о вас, – обратился он уже ко всем, – мой девакский друг Метьер Колобриоль.

– Метьер ваш друг? – одновременно переспросили Суок и Ревтут и посмотрели на светлокосую голубоглазку.

– Он мой жених, – сказала Светлина. – Но мы в ссоре. – Она протянула Гистриону руку. – Познакомимся. Бывшая славянская рабыня, ныне артистка Светлана. Они зовут меня Светлиной, утверждают, будто я свечусь в темноте.

– А я… меня зовут Гистрион, я просто сочинитель песен, хожу и пою… песни собственного сочинения, – сказал Гистрион, пожимая протянутую руку.

– А я читала, будто принцы руки целуют… красивым девушкам, – жарко шепнула ему в ухо Светлина.

«Ну и болтун этот Метьер», – подумал принц, и… отпустил её руку, будто бы не расслышав слов.

– Так вы невеста Метьера… – сказал он, чтобы что-то сказать.

– Невеста – не жена, А я, может, уж и не невеста, – бойко ответила Светлина и прихлопнула комара. На её нежной ручке сразу выступило розовое пятно.

«Слишком ты неженка для бывшей рабыни, – подумал Ревтут (Ревтам – звала его красавица), а вслух сказал, обратившись к Гистриону:

– Слишком у тебя конь хорош для странствующего трубадура, приятель!

– Я дарю тебе коня.

– Но у нас всё общее, кроме… – Ревтут значительно посмотрел на Суок.

– Я дарю коня всем вам, а за это вы меня принимаете в труппу, – сказал Гистрион. – Я думаю, мои песни способствуют, то есть, я хотел сказать, не помешают успеху. Здесь, в Середневековье, мои песни любят и знают… – немного прилгнул он.

Он подвёл коня и вынул из торбы лютню.

– Это лютня вашего знаменитого покойного барда Высоца, приятеля Метьера Колобриоля… Тот подарил её ему, а он мне.

– Да Метьеру кто только не приятель, – сказала Светлина, – что за муж будет: и часу дома не посидит! А у Высоца песни неприличные.

– У Высоца смешные песни, – сказал Ревтут, тронув струны лютни. – И – разные. Да, это одна из его лютен, – добавил он с видом знатока. – Чего ты? – сказал он хмыкнувшей Суок. – Высоц пел у нас во дворце. И ты спой, но только своё. А мы решим, принимать тебя в труппу или нет.

И Гистрион спел им про ведьму без чар и про актёра, ищущего принцессу.

…По окончании пения откуда-то из кустов с пыхтеньем выбрался небольшой человечек, прямо-таки карлик: угрюмый, пожилой, потрёпанный, с букетиком лесных голубых цветов, и, встав на одно колено, поднёс их Светлине. Он хотел что-то сказать, но славянка перебила его: «Ты тоже в меня втюрился, ах ты, маленький», – и потрепала его по щеке и захохотала. Карлик покраснел, поднялся и отдал цветы Суок.

– Мерси, – скривила губы Суок и бросила укоризненный взгляд на Светлину. – Наш клоун, сын великого клоуна Августа, так сказать, Август номер два, – представила она карлика.

– Не номер два, а Август Второй, или ЗаАвгуст, то есть идущий за Августом, – сердито заметил карлик.

– Очень приятно. Ну так что, берёте меня в труппу? – тянул своё Гистрион.

– А зачем вам труппа? – скрипуче пропел карлик, ревниво его оглядев. – Вы можете и самостоятельно зарабатывать на жизнь своими песенками.

– Песня ничего себе, – сказала Суок, – про любовь.

– Песня, как песня, – перебил Ревтут, – у Высоца лучше. А революционного ничего нет?

Гистрион недоуменно пожал плечами.

– Ну, про свержения ига феодалов, королей? – пояснил Август № 2 с некоторой усмешкой.

– А мне очень песня понравилась, – искренно сказала Светлина.

– Ты главный, ты и решай! – сказала Суок Ревтуту.

– Ладно. Ты местный. Это нам во всяком случае пригодится. Может, и про любовь сойдёт. Будь пока с нами. Только… – Он отозвал Гистриона в сторонку. – Можно, я сегодня на твоём коне поеду? – Он покраснел.

И труппа имени клоуна Августа покатила покорять Середневековье. То спереди, то сбоку перед циркачками гарцевал и выделывался на породистом кевалимском жеребце бывший толстяковский наследник, а ныне руководитель артистов Ревтут. Ему было шестнадцать лет.

Праздничный сказочный торт, на который когда-то походил дворец, был теперь как бы пооблизан, и даже пооткусан со всех сторон. Он требовал капитального ремонта, а у властей не было денег даже на штукатурку. Пользуясь добротой первого президента, казну разворовали в первые два года правления новой власти. Работать никто не хотел, и не работал, а сам президент и его окружение жили на довольствии у нескольких предприимчивых кухарок и слуг, оставшихся с толстяковских времён. Крестьяне себя ещё кормили кое-как, но горожан кормить не собирались, а за это горожане, вынужденные в черте города сажать картошку и горох с капустой, не продавали им нужных вещей, и крестьяне сидели при лучине. Войска при дворце, гвардейцы и лучники, играли в азартные игры, пьянствовали да развратничали. Звери – и людоеды, и прочие, почти все околели.

Всю эту разруху и разгильдяйство изобличал в пламенных речах местный юродивый, бывший кузнец Звяга, потерявший обе ноги по колени от безудержного употребления отдохновина и теперь гремевший на платформе с колёсиками по булыжным аллеям парка, и громивший и жёгший глаголом сердца людей, призывая к свержению богомерзкого урода Просперо и его циркачей. А ведь какие друзья были!

Всю кашу с рыцарями заварил жаждавший власти Неприметный. С помощью Пупса он вытащил из Золотой долины Гаспара (и как это Ангор прозевал!) и, заручившись поддержкой Просперо, проделал с помощью гаспарьего динамита дыры в Непроходимой стене, якобы для культурного обмена с заграницей. Рыцари (ещё раз подчёркиваю, что это были НЕ настоящие рыцари-ключеносцы!) прошли беспрепятственно, без особых проверок со стороны внутренних войск, то есть чёрных гвардейцев, поскольку те были развращены и на денежное вознаграждение падки. Что пообещал захватчикам Неприметный в обмен на помощь взобраться на трон? Может быть, даже Великую Шкатулку, которую они тщетно искали много веков по всей земле, ибо он думал, что это ТЕ самые рыцари знаменитого ордена Ключеносцев, которые имели Ключ Разумения от этой Шкатулки, а она по некоторым пророчествам находилась в Деваке.