О связи крестового похода с куртуазней в позднее Средневековье свидетельствуют многие факты. Так, военно-религиозные экспедиции, которые до начала XV в. происходили в Пруссии, где Тевтонский орден сражался против язычников — литовцев, — становились, как мы видели, поводом для проявления рыцарской доблести. Приезжавшие из самых разных уголков Европы аристократы получали индульгенции за помощь Тевтонскому ордену в военных походах и вели рыцарский образ жизни, участвуя в пирах, турнирах, охоте и прочих рыцарских забавах. Традиции крестоносного движения тщательно поддерживались в Бургундии, откуда был постоянный приток добровольцев на литовский театр военных действий. При бургундском дворе рыцарские праздники и обеты, связанные с крестовым походом, были частью повседневной жизни вплоть до середины XV в. Примером грандиозной игры в рыцарство стал состоявшийся в Лилле в феврале 1454 г. пышный «пир Фазана», задуманный в связи с планами Филиппа Доброго, герцога Бургундского, организовать крестовый поход с целью спасти Константинополь от турок. Как известно, на этом празднике, представлявшем собой череду театрализованных зрелищ, рыцарских поединков и пиршеств, герцог Бургундии произнес над птицей свой знаменитый обет — сразить «Великого турка» — султана Мехмеда II, завоевавшего Византию. Это пиршество было, конечно, рыцарской игрой, но примечательно, что многие из тех, кто присутствовал на «обете Фазана», позже воевали против турок и мавров.

Связь крестового похода с куртуазней подтверждается существованием многочисленных рыцарских орденов, которые возникали в связи с крестоносными проектами — орден Золотого Руна, орден Страстей Христовых, орден Христа. Так, основанный кипрским королем Пьером де Лузиньяном орден Меча сыграл немалую роль в планах крестового похода. Военно-религиозная экспедиция в Александрию 1365 г., организованная по инициативе короля, мыслилась как истинное рыцарское предприятие, в котором участники имели возможность проявить свои воинские доблести, подражая христианским героям — Карлу Великому, королю Артуру и Готфриду Бульонскому. После смерти кипрского монарха рыцари ордена Меча охраняли остров от мусульманских атак, продолжая крестоносные традиции.

Мы видели, что военно-религиозные экспедиции XIV в. были исключительно рыцарскими походами. Та важная составляющая, которая была характерна для начальных этапов крестоносного движения — покаянное паломничество, — в позднее Средневековье почти полностью утратила свое значение. Крестовый поход стал важным элементом рыцарской культуры и вместе с тем перестал быть паломническим путешествием во искупление грехов, каким был прежде, и теперь он чаще всего отождествлялся с рыцарской доблестью (proesce).

В XIV–XV вв. крестовые походы происходили в основном на периферии крестоносного движения: в северной Африке, на Балканах, в Испании, Литве. Расширение сферы военных действий было привлекательным для рыцарей, которые имели возможность проявлять доблесть на разных театрах войны. Многие представители высшей знати в это время были буквально одержимы идеей крестового похода. Выдающийся французский полководец Жан II ле Менгр по прозвищу Бусико в 80—90-е гг. XIV в. регулярно посещал Пруссию для участия в «рейдах» (Reiseri) тевтонцев, в 1388–1389 гг. ездил в Святую Землю, а в 1396 г. возглавлял армию крестоносцев в сражении при Никополе. Фламандский рыцарь Жильбер де Ланнуа, член Ордена Золотого Руна, сражался в начале XV в. сначала в Гранаде, потом в Пруссии, и при этом совершал паломнические путешествия в Сирию и Палестину. Участие в войнах крестоносцев было действительно честью для рыцарства и знати, и крестовый поход не мог быть случайным выбором в их политическом меню. Тот же Филипп Добрый принял обет крестоносца и, хотя так и не отправился в Святую Землю, но относился к этим обязательствам очень серьезно: посылал на Восток крупные денежные суммы и воинов, защищал рыцарские ордена и вел переговоры с папой Пием II о планах экспедиции. Его дед Филипп Храбрый организовал крестовый поход, а отец Жан Бесстрашный, участвовавший в тяжелой битве под Никополем в 1396 г. и испытавший муки плена, считался идеальным крестоносцем.

Конечно, энергия рыцарства в это время нередко уходила в довольно хаотичную крестоносную деятельность и символические жесты, что мы видим на примере того же бургундского двора. Вдохновленные рыцарскими идеалами, крестоносцы этого времени не всегда считались с реалиями: экспедиция против мавров в Махдию была организована в 1390 г., когда главной опасностью для Европы была турецкая агрессия на Балканах. Никопольское сражение ярко продемонстрировало разрыв между рыцарскими идеями и действительностью. Но так или иначе крестовый поход рассматривался аристократией как личное обязательство Христу, это было делом чести и престижа, мерилом достоинства.

Подобные представления были типичны для рыцарства и знати, и их, несомненно, разделяла высшая аристократия. Примечательно, что в это время отношение светских правителей к крестовому походу проявлялось в растущем интересе к истории этих событий. Неслучайно в позднее Средневековье папы часто обращались к монархам с призывом участвовать в экспедиции, эксплуатируя тему Gesta Dei Francos и напоминая о предках-крестоносцах. Английским королям постоянно приводили в качестве примера Ричарда Львиное Сердце, французским — славные деяния Капетингов. Каждый крупный государь сознавал значение прошлого и стремился создать собственную крестоносную генеалогию. Филипп Добрый считал себя потомком Готфрида Бульонского, а его племянница герцогиня Мария Клевская (ум. 1487) возводила свой род прямо к «Рыцарю Лебедя» — легендарному предку сиятельного крестоносца. Французские монархи — Филипп VI, Карл VIII — находились под обаянием Людовика Святого, подвиги которого они желали воскресить в своих делах. В связи с интересом к прошлому при дворах европейских государей распространялись различные интерпретации крестового похода, основанные главным образом на хрониках Гийома Тирского и Жака де Витри. Средневековые аристократы зачитываются сочинениями Марино Сануто, чей проект «о возвращении Святой Земли» начинается рассказом о событиях с 1098 по 1281 г., а также трактатом армянского историка Гайтона (Хетума из Корикоса), описавшего историю мусульманских завоеваний. Библиотеки Европы заполнялись сочинениями о крестоносном прошлом, иллюминированными рукописями хроник крестовых походов. В центре внимания поэтов и художников — Первый крестовый поход и его герои: Готфриду Бульонскому и его предкам посвящаются эпические сказания, он изображается на фресках королевского дворца Сен-Поль в Париже и на гобеленах, украшающих покои бургундских герцогов. Крестовый поход начинают рассматривать и в исторической ретроспективе — в 30-е гг. XV в. итальянский аристократ Бенедетто Аккольти пишет историю первой крестоносной экспедиции на латинском языке. Институт крестового похода исчезает, но связанные с ним идеи, ценности и установки продолжают существовать и становятся частью культуры.

В то время как рыцарская культура и рыцарские ценности завоевывают средневековое общество, а события крестовых походов уходят в прошлое, сфера крестоносной деятельности значительно сужается. Важным водоразделом в этом смысле можно считать конец XV в. Политические обстоятельства к тому времени существенно изменились. К этому времени закрылись все основные крестоносные «фронты»: закончились походы в Литве на севере Европы, на юге с завоеванием Гранады завершилась Реконкиста. К тому же с момента заключения мамлюкско-кипрского мира 1370 г. быстро таяли надежды элиты на возвращение Святой Земли. А светские государи в это время были поглощены династическими войнами и вели себя независимо от Церкви, распоряжаясь своими армиями и ресурсами — со временем война становится делом государства.