Народ внизу курил, гомонил посмеиваясь, но, конечно, волновался.

– Товарищи! – обратился Павлуша к народу, но тут кто-то крикнул: «Поберегись!» – и через мгновение вихрем пронеслась мимо Манюня.

Стоящие рядом Мякиш и Чучмек переглянулись.

– Это что же она, вообще не сворачивает и не останавливается? – задался вопросом Мякиш.

Чучмек кивнул.

– А как же? – Мякиш не мог понять, как же тогда свинка возвращается.

Чучмек усмехнулся со знанием дела и изобразил пальцем окружность Земли. Мякиш поверил. А как было не поверить?

– Товарищи! – вновь привлек к себе внимание Павлуша. Сегодня он был еще красивее, еще значительней, чем вчера. – Прежде чем начать прения, я хотел бы пригласить сюда… виновника, так сказать, торжества, того, кто навел на нас эту пакость!

Все, конечно, сразу поняли кого, да Колька и сам понял. Он вышел к ступенькам, но подниматься не стал. Насупленный, с оттопыренным красным ухом, он был готов стоять до последнего.

– А скажи нам, мальчик, – обратился к нему Павлуша, – ты общался с этими, с позволения сказать, людьми?

Колька кивнул и буркнул недовольно:

– Один раз.

– О чем же ты с ними беседовал?

– Они спросили: «У вас в деревне люди добрые живут?»

Малоивановцы затихли. Прямо-таки замерли, застыли.

– А ты что ответил?

Колька шмыгнул носом.

– Я сказал: «Добрые».

– Тьфу ты! – даже плюнул с досады Чучмек, да и все остальные заругались, возмущенные, можно сказать, до предела.

С Колькой не собирались спорить, возможно даже, он сказал правду, но эта была та правда, которая им сейчас была не нужна.

– Добрые!

– Мы, значит, добрые!

«Добрых нашли», – объясняли они друг другу оскорбительную ситуацию.

Тут медленно и тяжело вышла из толпы баба Шура и, обведя всех горестным взглядом, заговорила:

– Люди добрые! Хоть он у меня на руках и с недельного возраста, нет у меня на него прав. Не мой он сын. Но если доченька моя Любаша сюда заявится, перед всем миром обещаю – убью.

После этого баба Шура поклонилась малоивановцам, ухватила внука за большее ухо и вернулась с ним в толпу.

Народ зашумел, обсуждая, стоит убивать Любашу или нет, но Павлуша был начеку.

– Да, мы добрые! – возвысил он голос, подняв вверх пятерню. – Мы добрые! Но не добренькие. Чем отличается добрый человек от добренького? Добрый – это тот, у которого окотилась кошка, и, ни минуты не медля, он берет котят и топит их в ближайшем водоеме. Вот что такое добрый человек! А добренький тот, кто выращивает их до определенного возраста, до симпатичности мордашки, а потом подбрасывает ничего не подозревающим соседям. Мы добрые, но не добренькие!

Павлуша закончил.

Восхищенно глядя на оратора, Змея зааплодировала.

– Так что, топить их всех будем? – не поняла Тося.

Павлуша улыбнулся.

– Не надо понимать буквально. Зачем топить? Просто надо отвезти их туда же, где мы их нашли. Это же очень просто.

– А «Даешь!» снова будем кричать? – язвительно спросил Сорокин.

Павлуша смутился.

– Вчера был порыв, энтузиазм. А назад можно отвезти спокойно, деловито.

– Почему мы должны здесь страдать из-за этих циркачей? – включилась Забродина. – Они небось сейчас по Брайтону-Бичу разгуливают, в огнях рекламы купаются, а мы должны здесь своими жизнями рисковать? Не выйдет, господа хорошие! А вы, – Забродина обратилась персонально к Сорокину, – вы не только «Даешь!», вы еще «Интернационал» запоете.

Сорокин не нашелся, что ответить, молча занервничал, но тут в дискуссию вступил старшина Зароков:

– А вы почему туда забрались? Почему вы – наверху, а все остальные внизу?

Павлуша развел руками:

– Это получилось само собой… Нас, как говорится, выбрало время! Нас выдвинули массы…

– Как выдвинули, так и задвинем! – кажется, это крикнул Сухов.

Кто-то свистнул.

– Надо выбрать Председателя! – предложил Сталин.

– Мы не против, но вначале нужно договориться о процедуре, подготовить бюллетени, урны… – попробовал вразумить массы Павлуша, но те вышли из повиновения.

– Председателя! Председателя! – кричали они.

Егорыч понял, что речь идет о нем, только тогда, когда его стали подталкивать в спину. Он думал – председателя, а они предлагали Председателя.

Выйдя пред лицо народа, Данилов вначале растерялся, стянул со лба на глаза шапку армейскую старого образца и постоял так.

– Ну, если такое дело… – заговорил он. – Попались бы мне сейчас эти циркачи, накостылял бы им по шее как следует!

Всем понравилась эта мысль, всем захотелось накостылять циркачам по шее, поэтому Председателю зааплодировали.

– Но их нету пока, – продолжил Егорыч. – А звери… Никому они здесь не нужны, а ООН далеко. – Данилов озорно глянул на возмущенную Забродину. – Я сегодня ночью не спал, все разбирался, что за зверя мне Колька подсунул.

– Разобрался? – весело поинтересовались из толпы.

– Разобрался, что мужик, а что за зверь…

– И то хорошо!

– Вот я и говорю. Ну вот… Посчитал я… До весны мы их прокормим. Сено есть, картошки-моркошки, как говорится, тоже хватит.

– Это вы о травоядных, а что делать с хищниками? – поинтересовался Сорокин.

– У меня корова… Полтора стакана молока в неделю дает… Она старше меня… На первое время льву с волком хватит, а медведь вроде засыпает. Зима все-таки…

– А для удава у нас кролики! – подал голос Мякиш, но Катя шикнула на него, и Мякиш спрятался за спинами стоящих спереди.

– Ну вот, и с удавом решили. А теперь я думаю: колхозом или единолично? – обратился Председатель к народу за советом.

– Колхозом! – закричали одни.

– Единолично! – потребовали другие.

– Единолично!

– Колхозом!

– А я думаю: и колхозом, и единолично! – загасил Данилов пламя малоивановской гражданской войны. – Зверей придется по домам разобрать. Кроме слона, конечно. Был коровник, стал слоновник. А остальных – по домам, кто кого возьмет… А то они отогрелись, и уже лев на кенгуру поглядывает, а волк на козла косится. Так что…

– Идиоты! – закричал вдруг Павлуша. Он стал спускаться по ступенькам вниз и, задерживаясь на каждой, говорил что-нибудь гневное: – Вам было сказано: «Так жить нельзя», а вы продолжаете так жить! Вам дали свободу, а вы опять в колхоз! Да, сумасшедший дом, о котором вчера Огурцов телеграфировал, для вас лучший выход! Потому что, если они передохнут здесь, вас посадят в тюрьму, а выживут – они вас сожрут. Несчастные, что вы видели в жизни, кроме трудодней? Вам знаком вкус гамбургера? Вы знаете, что такое Анталия? Новое поколение выбирает пепси, а вы, что выбрали вы? В человеке все должно быть прекрасно, а у вас волосы из носа растут!