Всю эту ерунду приходилось выслушивать за неимением чего-либо более достоверного. Прапорщик Геренис, выспавшись в вагоне, долго поглядывал в окно, а затем попросил меня высказать свои соображения. Вероятно, в юнкерском училище его приучили к тому, что ротный командир знает все. Или, по крайней мере, обязан знать.

Я мог лишь констатировать, что на юг движутся части всего Крымского корпуса. Ежели сопоставить это с активностью разного рода комиссий, обращением Барона, а также с движением других частей на север, то можно предположить, что в ближайшие дни начинается наше летнее наступление. Мы направлялись на юг, очевидно, в один из портов, а значит, не исключался десант. При этих словах прапорщик Геренис восторженно заулыбался, предчувствуя, наверное, нечто совершенно романтическое. Правда, поручик Усвятский скривился и пообещал шторм и морскую болезнь, а я подумал о том, что красный флот мало чем уступает нашему. Но это соображение я оставил при себе.

22 мая мы высадились недалеко от Феодосии. Отряд разместили в небольшом поселке на побережье, где нам и стало известно, что, действительно, готовится десант. Узнали мы это самым прозаическим образом – из газет. Оказывается, уже два дня крымская пресса на все лады обсуждала движение войск Якова Александровича. Наш маршрут излагался с такой точностью, что оставалось предположить наличие какой-то дезинформации для господ комиссаров. Особенно это касалось района высадки – указывался отчего-то Батум.

Доверчивый прапорщик Геренис умудрился достать где-то школьный атлас и начал перечерчивать карту кавказского побережья. Я посоветовал ему не заниматься этим неблагодарным делом, поскольку, даже ежели газеты не ошибаются, в Батум попасть мы все равно не сможем. Красные успеют трижды нас утопить, ибо газеты читают не только офицеры Русской Армии. Впрочем, дня через два мы узнали из тех же газет, что высадка будет где-то под Одессой. Тут уж и прапорщик Геренис понял, что идет большая игра.

27 мая, под вечер, к нам заехал Яков Александрович. Он не стал устраивать смотр с разглядыванием складок на гимнастерках и проверкой подворотничков, а просто бегло осмотрел наше пополнение, поинтересовался, как мы переносим морскую болезнь, и есть ли у нас лоцманы, знающие батумский фарватер. Было видно, что он в прекрасном настроении, а значит, все, в том числе и этот нелепый шум, входило в его планы. Он подарил нам три пачки «Мемфиса», пообещал поручику Усвятскому сыграть с ним в преферанс в Одесском офицерском собрании и укатил дальше. Я заметил, что с ним не было его прежнего конвоя, казачьей сотни. Следовательно, подтверждался слух, что Яков Александрович расформировал свой конвой по подозрению в грабежах. Подозревался только один из конвойцев, но товарищи его не выдавали, и командующий отправил всю эту компанию на фронт. И правильно, по-моему, сделал. Все-таки мы должны чем-то отличаться от господ краснопузых или от того же Упыря.

Наступил июнь, мы все еще стояли у моря, успели вволю искупаться, причем, несмотря на все мои предостережения, поручик Усвятский и прапорщик Немно обгорели в первые же дни. Смотреть на них было жалко, но я категорически потребовал за день-два привести себя в полный порядок, поскольку дальше будет хуже. Поручик Усвятский побывал в лазарете, добыл какой-то мази, после чего всем полегчало. И вовремя.

Утром 4 июня мы снялись с места и чуть ли не бегом двинулись к Феодосии. Правда, потом пришлось простоять несколько часов в порту, дожидаясь своей очереди на погрузку. Итак, мы, действительно, куда-то плыли. Причем, судя по количеству транспортов (на рейде я насчитал 32 вымпела), в море уходил весь наш Крымский корпус. Тут даже у таких, как я, которые видели все – или почти все, что бывает на войне, начало просыпаться любопытство. В конце концов, я не выдержал, забрал у прапорщика Герениса атлас и начал вместе со штабс-капитаном Докутовичем изучать акваторию Черного моря.

Штабс-капитан, начисто лишенный романтического восприятия действительности, зато по-своему человек очень наблюдательный, заметил, что транспортам не хватит угля ни до Батума, ни до Одессы. Оставались только Херсон либо Новороссийск. Мой карандаш неуверенно ткнулся в керченский пролив и тут же отдернулся назад – в то, что наша армада будет прорываться через Азовскую флотилию красных, верилось слабо.

Уже поздно вечером мы погрузились на один из транспортов и оказались в трюме, где было необыкновенно тесно и грязно. О прочем говорить не стоит, но незадолго до нас, транспорт явно перевозил гнилую капусту. Посему, несмотря на все запреты, мы выбрались на палубу, предпочтя провести ночь на свежем воздухе.

Не помню, кто первый услыхал байку о подводной лодке. Похоже, ее притащили с берега наши соседи по трюму, и вот уже прапорщик Геренис с самым серьезным видом интересовался у меня, какие подводные лодки состоят на вооружении у красного флота. А также о том, надежно ли защищен феодосийский рейд, и доплывем ли мы, ежели чего, до берега.

Я предоставил возможность высказаться поручику Усвятскому. Тот пояснил, что подводных лодок, по научному, «субмарин», у красных видимо-невидимо. Экипажи всех лодок назначаются лично Бронштейном, причем все члены РКП(б) обязаны во время подводного плаванья питаться исключительно сырым мясом. Естественно, человеческим. Особенно страшна для нашей эскадры субмарина «Красный Дракула», экипаж коей состоит исключительно из вампиров, воспитанных по методике Брэма Стокера, который, как всем известно, является главным агентом Коминтерна в Великобритании. «Красный Дракула» страшен тем, что охотится исключительно за юными прапорщиками, из коих изготовляются чучелы для Охотничьего Зала Большого Кремлевского Дворца.

Прапорщик Геренис был, похоже, полностью удовлетворен этим объяснением. Я лишь присовокупил, что в дальнейшем за распространение подобных слухов буду выкидывать за борт. И незамедлительно, так что даже «Красный Дракула» не поможет.

Мы покинули Феодосийский рейд 5 июня и пошли на юг. Берега исчезли из виду, налетел ветерок, начало понемногу укачивать, и на палубе стало неуютно. Впрочем, поручик Усвятский уже вполне освоился в трюме, сколотив бригаду преферансистов, прапорщик Геренис поступил мудрее всех и заснул, а прапорщик Немно, презрев начинающуюся качку, пытался растопить ледяное сердце нашей Ольги гитарными аккордами. Кочевая жизнь приучила нас осваиваться где угодно. Трюм, между прочим, еще не худший из вариантов.

Я стоял на палубе, истребляя свой и без того небольшой запас папирос. Хотелось просто глядеть на море и ни о чем не думать. Но холодного философа из меня не получилось – неубитое чувство любопытства заставляло отмечать новые подробности нашего необычного путешествия.

После полудня корабли внезапно повернули прямо на восток. Итак, Одесса и Херсон отпали. Оставалось понять, куда же мы пойдем – к Керчи или еще дальше, к Тамани. А ближе к вечеру корабли свернули на север.

К Керченскому проливу мы подошли уже в сумерках. Но даже при плохой видимости можно было заметить с северной стороны несколько узких силуэтов – миноносцы сторожили вход в Азовское море. Наслушавшись еще в гимназии о Цусиме, я не без волнения ожидал первых выстрелов, но корабли начали перемигиваться и без помех потянулись в узкое горло пролива. Итак, здесь нас уже ждали суда нашей Азовской флотилии, значит цель десанта лежала где-то на побережье. Замысел Якова Александровича удался – пролив мы проскочили без единого выстрела. Очевидно, слухи сбили с толку не только прапорщика Герениса.