Милосердие и готовность помочь. Пятерка. Порой мне до боли хочется помочь ближнему. Хотя я не собираюсь отдать жизнь во искупление грехов человечества, но считаю, что моя готовность к самопожертвованию заслуживает признания. Меня вполне устроит мемориальная доска. Или подарочный сертификат магазина «Барнейз».

Наконец, я поднялась, вышла из подвала и закрыла дверь. Я намеревалась воздержаться от болеутоляющих, пока не воздам должное прямоте и беспристрастности, но за несколько часов тупая боль в затылке стала нестерпимой, и мне пришлось проглотить пару таблеток, чтобы закончить работу. Осталось принять снотворное.

Когда я высплюсь, надо подумать, что делать с отважным и непреклонным Джейсоном Келли. Как принято говорить в нашей среде (я имею в виду адвокатов, которые в отличие от меня применяют закон на практике), пора подумать о смене места действия.

Почему это так тяжело? Почему нужно столько времени и сил, чтобы найти того, кто позволит тебе почувствовать себя совершенством, кто без тени брезгливости поможет тебе, когда тебя выворачивает наизнанку после бурной ночи, кто не станет ворчать, если ты пригласишь подружек посмотреть слезливую мелодраму, и кто пару раз в неделю способен порадовать тебя обедом собственного приготовления? И почему по истечении пятнадцати лет со дня сексуального пробуждения (которое перемежалось с засыпанием) я пришла к выводу, что единственный способ удержать у себя в доме мужчину – это надеть на него кандалы и приковать цепями?

Мне пришлось переместить Джейсона в ванную комнату. Должна признаться, я сделала это, не спрашивая его согласия.

Я не понимаю, почему милосердный Господь в своей бесконечной мудрости населил планету мужчинами и женщинами и при этом рассеял хороших людей между дурными, так что у хороших нет никакой возможности найти друг друга. Вряд ли, когда я умру и попаду к Господу в офис, мне будет приятно узнать, что свыше мне был предназначен некий Ван-Линь Парк, старший инспектор системы энергоснабжения в Пекине. И, если бы я, повинуясь смутному влечению, но без особых на то причин отправилась в Китай, мы были бы бесконечно счастливы, воспитывая выводок очаровательных американо-азиатских детишек, жили полной и яркой жизнью и умерли в глубокой старости.

Ладно, с Богом я разберусь потом. Пока мне нужно решить, что делать с парнем, который возомнил Богом себя.

Утро началось как обычно со звонка мамули. За упорство она заслужила пятерку с плюсом. Она безжалостна и неотвратима, от нее невозможно укрыться, она как библейская туча саранчи, что налетела на ничего не подозревающих египтян, которым ничего не оставалось, как, трепеща от ужаса, прятаться под кроватью. Однако саранча, по крайней мере, делала свое черное дело без посторонней помощи.

В половине девятого раздался звонок в дверь. Я была еще в ночном белье – футболка за колено, которую я ношу добрый десяток лет, и малопривлекательные, но очень удобные панталоны, – к мальчикам я собиралась спуститься не раньше девяти. Ночь выдалась нелегкая, и я решила, что надо дать им время обдумать случившееся.

Я открыла входную дверь, и дверной проем тут же заполнила гигантская гроздь воздушных шаров. Я попыталась выглянуть наружу – и наткнулась на пластмассовый нос. За шариками обнаружился не просто клоун, а настоящий мим в черном костюме, с лицом, покрытым белилами. Должна признаться, я неравнодушна к мимам. Я знаю, в наши дни над ними принято посмеиваться, и когда-то я сама ненавидела их всей душой, но с тех пор мое отношение к ним изменилось. Будучи ребенком, я не боялась ни чудовищ, ни привидений, но была убеждена, что у меня под кроватью прячется актер из «Муммен-шанц», готовый в любую минуту выскочить и с головой запеленать меня в черные простыни. Но, когда все дружно обрушились на мимов, я возмутилась. Я полюбила их печальные гримасы и улыбки от уха до уха. Желая поразмяться, мимы взбираются по невидимым лестницам, а устав, садятся в невидимый лифт. Для той, что восемьдесят процентов времени грезит наяву, мим – живой посланец мира грез.

Однако в половине девятого утра я не рада никому.

Мим помахал мне рукой. Разумеется, я не стала махать ему в ответ.

– И вы намерены?…

Мим выбросил вперед два пальца и широко, как все мимы, улыбнулся.

– Вы думаете, я расположена отгадывать шарады?

Мим кивнул.

– В полдевятого утра?

Он снова кивнул.

– Не могли бы вы просто пристрелить меня?

Мим помедлил с ответом, потом подергал невидимую веревку и принялся ощупывать воздух вокруг себя, точно его закрыли в прозрачной коробке. Старо как мир.

– Это сообщение от моей матери?

Он прикоснулся пальцем к своему носу, а другой рукой указал на меня. После этого он скорчил печальную мину, выпятив нижнюю губу.

– Она сожалеет о нашей ссоре.

Он снова поднес палец к носу, затем одну за другой состроил несколько гримас, сопровождая их бурной жестикуляцией. Все это могло означать только одно – сообщение, которое я получала каждое утро на протяжении последних девяти месяцев. Я перебила его, не дав ему закончить.

– Полоумная леди в халате требовала, чтобы я приехала к ней в полдень?

Мим, явно огорченный, что его лишили возможности продемонстрировать свое искусство, уныло кивнул, вышел на крыльцо и сел в свою маленькую машинку (ясное дело, это был «рено»).

Как только он, прекратив свои театральные посягательства на мое утро, выехал с подъездной дорожки, я заметила, что он оставил на крыльце открытку. Не выполнив свой долг до конца, он не передал мне заключительную часть послания мамули. Открытка гласила: «Радиус действия браслета сократился до 100 футов». Слава богу, что он не стал передавать это сообщение при помощи пантомимы – после безуспешных попыток понять жест, обозначающий браслет, я скорее всего выставила бы мима за дверь.

Примерно к девяти я поняла: прежде чем ехать к мамуле, я должна переделать кучу дел. Во-первых, сегодня вечером у меня свидание со Стюартом Хэнкином, попытка наладить отношения после нашей первой встречи в «Собачьей конуре», а я до сих пор не решила, что надеть. Как принято одеваться на покаянные свидания? Полагаю, будет уместен черный цвет, но, увы, в моем гардеробе нет власяницы.

Размышляя о своем туалете, я услышала папин голос.

«Три свидания кряду. Неплохо, малышка».

Я расхохоталась.

– Это совпадение. Первое было с прохвостом, который использовал меня, чтобы половчее обтяпать свои делишки на студии, второй был у меня на привязи благодаря электрическому ошейнику.

«Не скромничай, детка, свидание есть свидание».

Когда я спустилась в подвал, Джейсон даже не взглянул в мою сторону. Наверное, его мучила совесть. После безобразия, которое он устроил прошлой ночью, иначе и быть не могло. В чужом доме так себя не ведут. Я надеялась, что утром у него было время обдумать свое поведение. У меня до сих пор ныл затылок, когда я наклонялась, а значит, сегодня я опять не смогу пойти в тренажерный зал, и, если на следующей неделе я не влезу в джинсы, виноват будет Джейсон.