Когда бандиты Цитадели ворвались в комнату, я уже приземлился на обе ноги. Полет был столь быстрым, что не успело захватить дух, как я оказался на твердой поверхности. Ноги, к счастью, не повредил — ударился сильно, но бежать мог. Парень возле машины почему-то стрелять не стал, и, лишь когда я рванулся прочь, он спохватился и шмальнул в мою сторону из пистолета. Пуля улетела в «молоко», да он наверняка и не целился в меня. «Дельцам» очень хорошо платят за пленных рабов, похоже, что у них давно не было хорошей добычи, вот и решили смачно поохотиться. Спасибо, теть-Наташа, главное в это смутное время — надежность. Они вам заплатят, не бойтесь, награда вам обеспечена. Жаль, я не смогу заплатить.

Я сумел пробежать где-то около двух километров, а потом все закончилось. Первое время я еще надеялся, что смогу замести следы между небольшими домиками и бараками, но «дельцы» были славными охотниками. Вдоволь наигравшись, они быстро закончили свое дело: когда я, уставший и измотанный погоней, попытался забежать в какое-то полуразрушенное административное здание, позади раздалось несколько громких хлопков. Сильный толчок в плечо и чудовищная боль сбили меня с ног. Я рухнул на разбитый бетон, протирая до крови ладони. Поняв, что охота закончена, я буквально завыл от безнадежности и обиды. Собрав все силы, пополз в сторону железной двери дома: там-то у меня есть шансы, может, и получится отбиться — шансы слабенькие, но есть. Уже подползая к двери, я услышал приближающиеся шаги. Тяжелый сапог придавил спину, и прозвучал грубый насмешливый голос:

— Куда ползем?

В тот же миг сильный удар ногой по печени превратил меня в комок боли. Я свернулся калачиком и просто заскулил, как собака. Удар в печень — это чудовищно, какое-то время просто пытаешься вдохнуть воздух и не можешь, а бок рвет так, словно в тебя воткнули несколько ножей. Вытерев окровавленной вперемешку с грязью рукой заслезившиеся глаза, я попытался хоть чуть-чуть отодвинуться от источника своих страданий. Доставать пистолет не стал, да и не было у меня на это сил. Словно червяк, я пополз в сторону. Но мой мучитель не собирался меня отпускать. Поставив сапог мне на голову, он надавил резиной протектора на висок. Сверху снова раздалось:

— Черепашка, ты куда опять ползешь?

— К морю, — прохрипел я.

— К морю? — Мой мучитель расхохотался. — Да ты у нас шутник! Чувство юмора — это хорошо! Егерь! Подними его!

Чьи-то руки подняли меня в вертикальное положение. Я попытался отмахнуться, на что получил короткий удар в подбородок. Когда я очнулся и поднял глаза, то разглядел, что передо мной стоит сухопарый гладко выбритый мужик лет тридцати в новеньком камуфляже Цитадели. Его пустые бесцветные глаза уперлись в меня, затем он перевел взгляд на держащего меня здоровяка:

— Обыщи.

Здоровяк, не отпуская одной рукой мое обмякшее тело, второй быстро нашел мое огнестрельное. Спустя секунду и оба ножа, весело звякнув, упали на бетон. Подцепив двумя пальцами за спусковую скобу, он поднял «макара» и пробасил:

— Вроде все. Только «макар» и эти ножички.

— Чего пистолетиком не воспользовался? — спросил меня «делец».

— Именно поэтому я жив, — прошептал я. — У вас стекла на машинах бронированные. Смысла нет.

— Правильно, — кивнул тот и достал из кармана камуфляжа аккуратно сложенный листок. Развернув его, прочитал: — «Согласно Положению номер шесть, все лица мужского пола с шестнадцати до пятидесяти лет обязаны встать на учет в местном отделении военно-трудового отряда Цитадели. В связи с чрезвычайным положением на границе Урало-Сибирской Цитадели военно-трудовые отряды формируются как на добровольной, так и на принудительной основе. Лица, которые отказываются или укрываются от службы в военно-трудовых отрядах, должны быть немедленно найдены и подвержены административному наказанию. В случае вооруженного сопротивления преступников они должны быть казнены по закону военного времени. В случае поимки преступника без сопротивления он (преступник) в принудительном порядке должен быть переправлен в штрафные отряды Цитадели».

Аккуратно свернув листок, «делец» снова засунул его в карман. Почесав затылок, сказал:

— Ну что, пойдем? Расстреливать тебя не будем: за живого больше платят. Ты у нас уже тридцатый за неделю. Хорошо в последнее время поперло.

— Командир, — обратился к «дельцу» державший меня боевик, — Наташка сказала, что у него еще дружок больной где-то недалеко. Он же за лекарством для него шел.

— Да? — приподнял брови тот. — Поехали — покажешь, где твой дружище. Мы его точно вылечим. Он здоровее тебя будет.

— Пошел ты! — сплюнул я.

— В героя играть собрался? — покачал головой «делец» и взял у второго бандита мой пистолет. — Героизма не будет. Ты ляжешь прямо здесь, и здесь же мы тебя и оставим. Никто тебя даже хоронить не будет, так и сгниешь.

— Пускай сгнию, — ответил я. — Уж лучше, чем оставшуюся жизнь дерьмом, как эта Наташка, жить.

— Ладно, — ухмыльнулся «делец» и вытянул руку с пистолетом, направив его прямо мне в лицо.

Черная жирная точка дула замерла перед глазами, и я, словно загипнотизированный, смотрел в нее. Вот сейчас, еще чуть-чуть, и будет выстрел. Шлепнусь, как тот лысый здоровяк в нижегородском клубе. Но тут послышался визг тормозов, из подъехавшей машины выпал какой-то комок, отдаленно напоминающий человека, вышедшие из джипа люди подхватили комок и понесли в нашу сторону. Окровавленный кусок мяса, по-другому не назовешь, этот кусок и бросили к моим ногам, он был еще жив. Артем слабо сучил ногами по бетону и что-то пытался сказать, я поднял взгляд на своего убийцу, тот уже опустил пистолет и насмешливо смотрел на меня. После некоторой паузы он сказал:

— Ну что? Это твой дружок?

— Помогите ему, — выговорил я, — пожалуйста.

— Пожалуйста! — издевательски заржал один из бандитов, через секунду хохотали все оставшиеся. — Ну пожалуйста!

Они смеялись долго, заливисто и заразительно, словно я сказал лучшую шутку. Похлопывали меня по плечу и продолжали смеяться, но мне было все равно, пускай смеются. Опустив голову, я смотрел на своего друга. Сломанный нос, разбитая бровь и разорванные губы — вот что осталось от его лица. Только все равно они его не сломали. Харкая кровью и безвольно царапая асфальт пальцами, он все равно оставался охотником, а не жертвой. И это не просто характер или воля к жизни, нет, это — его сущность. Он не думал о том, чтобы выжить и спасти свою шкуру, — полуживой, измотанный болезнью и побоями, Артем думал о том, как перегрызть им всем глотку. Я не могу этим похвастаться, а Артем именно такой — я это понял, посмотрев в его глаза.

Вдоволь насмеявшись, главный «делец» подошел ко мне и со смехом сказал:

— А знаешь, может, все-таки убить вас здесь, на месте? Нам и без вас, двух кусков мяса, неплохо живется!

Мне почему-то стало смешно. Не знаю почему, но именно сейчас я понимал всю ничтожность своего положения. Поисковик Четвертого отделения чистильщиков, вахмистр казачьего иррегулярного войска Московского агломерата, сейчас стою тут перед этими выродками и думаю о том, как бы выжить. Да пошли они ко всем чертям!! Они меня все равно пристрелят, поиздеваются подольше и пристрелят, вонючие твари, которые развлекаются таким образом. Больше всего они сейчас хотят, чтобы я на коленях умолял о пощаде, именно это им нужно — мои обмоченные штаны и слезы на лице. Как приятно застрелить такое существо — просто направить дуло пистолета в затылок и со смехом спустить курок. Перед этом унизив по полной, убедившись в том, что оно полностью раздавлено. Этот ублюдок со своими бесцветными глазами и кривой ухмылкой хочет только одного — чтобы я молил о пощаде. Но не для того мать дала мне жизнь, чтобы я, как последняя тварь, молил о ней. Да, я очень хотел жить. Но умирать на коленях не хочу и не буду. Если мне суждено сейчас умереть — значит, так надо. А если я буду молить о пощаде в соплях и слезах, то моя смерть будет даже справедливой.