— Ты не хочешь, чтобы у нас были дети, Омежка? — мой псих изогнул бровь.

— Я… Как это будет выглядеть? — не смогла понятно оформить мысли.

— Что конкретно тебя смущает? — Макс открыл передо мной дверь авто и вручил пакет с бургерами.

Судя по любопытству в глазах плюшевого зверя, ему тоже был интересен ответ. Я промолчала. Забралась на заднее сиденье и, стянув балетки, сложила ноги по-турецки.

— Мия, — Дан уселся за руль, — в чём проблема?

— В том, что вы с Максом родственники, — вздохнув, призналась. — Кем наши дети будут друг другу? Кузены, единокровные? Боже… Путаница.

— Мы с братом не родные по крови, — заговорил Макс. — Путаницы не будет.

Я осталась сидеть с вегетарианским гамбургером в руке и приоткрытым от удивления ртом. Да ладно?..

— Мать с отцом мечтали о щенке, но ничего не получалось, — Дан завёл мотор и дал газу так, что я спиной к спинке сиденья прилипла. — Тогда они решились на усыновление. Так в семье появился я, а через девять месяцев у мамы с папой родился этот спиногрыз, — он улыбнулся, бросив короткий взгляд на брата.

— С ума сойти… — прошептала. — Но вы похожи. Очень.

— Нас в начальной школе даже за близнецов принимали, — плюшевый зверь забрал у меня пакет с едой.

Неудивительно. Братьев и сейчас издалека различить сложно.

— Продолжаем вечер откровений, — Дан гнал машину по трассе и жевал бургер. — Кто хочет продолжить?

— Ты? — Макс хохотнул.

— Окей. Когда я… Если я, — Дан намеренно подчеркнул голосом «если», — начну лысеть, сделаю себе трансплантацию волос.

Плюшевый зверь загоготал, я хрюкнула, но сдержала смех. Неожиданное откровение от мистера психа. Не думала, что он комплексует по поводу внешности.

— С задницы пересадишь? — съехидничал Макс, давясь смехом.

— Я боюсь облысеть… Хватит ржать! — рыкнул на брата. — Твоя очередь, Макс.

— Я рассказал нашим родителям про Мию, — плюшевый зверь стал серьёзным.

— Что?! — у меня кусочек бургера чуть изо рта не выпал.

— Когда успел? — Дан напрягся.

— Сегодня днём говорил с отцом по телефону, потом к нам присоединилась мама, и я подумал, что надо им рассказать.

— И как они отреагировали? — прохрипела я.

— В целом неплохо. Папа сказал, что мы с Даном жопорукие, а тебе просил передать, чтобы не отчаивалась. Два идиота в доме — хреново, но не смертельно, — Макс улыбался. — Мама очень хочет с тобой познакомиться. Она спрашивала, приедем ли мы к ним этим летом.

Узнаваемый жёсткий сарказм и правильная мягкость… Кажется, в становлении личности Макса главную роль сыграла мать, а на Дана больше повлиял отец. Они воспитали хороших сыновей, пусть и немного жопоруких.

— Теперь ты, Омежка, — заявил Дан.

— Оу-у… Даже не знаю, — я серьёзно задумалась, что рассказать о себе. — До недавнего времени у меня была не слишком насыщенная жизнь. И вообще, — я щёлкнула Дана по уху пальцами, — ты говорил, что всё обо мне знаешь.

— Сухие факты, — он ухмыльнулся. — Расскажи что-нибудь личное.

— Ну-у-у… В четырнадцать я решила, что я лесбиянка.

— Ого! — Макс обернулся ко мне. — У тебя была подружка?

— Нет, конечно! — фыркнула. — Обычный подростковый загон. Но я стала вести дневник. Целый год каждый день писала по страничке. Такая муть… — вспомнила содержание этих записей. — На меня парни внимания не обращали, вот и придумывала всякую ерунду.

— Это потому что среди тех парней не было оборотней. Повезло нам, чудо, — плюшевый зверь говорил серьёзно. — Ты могла бы стать парой другого счастливчика.

— Макс, не нагнетай, — проворчал Дан.

Вечер откровений в пути вышел продуктивным. Мы с братьями говорили, ничего не скрывая друг от друга, и это вызывало у меня чувство правильности происходящего. Доверие в семье — важно, а в нашем случае — это основа всего, фундамент. В глубине души я побаивалась, что кто-то из них однажды вспылит — и счастье окажется под угрозой. У братьев случались мимолётные вспышки ревности — быстро гасли, но их наличие игнорировать нельзя.

Мы свернули с шоссе на лесную дорогу. За окном темнота, я не понимала, куда мы направляемся. Ехали недолго, а потом я увидела невероятную красоту.

— Боже… — прошептала, сунула ноги в балетки и поспешила выйти из машины.

Мы на горе, перед нами весь город, словно на ладони — мерцал тысячами огней, тёплый ночной ветер щекотал лицо, и мои парни рядом. Я сделала шаг вперёд, но сильные руки Дана сомкнулись у меня под грудью:

— Воу! Там обрыв впереди! Осторожнее…

Я кивнула и заворожено уставилась на мигающий светом пейзаж. Никогда не бывала здесь и даже не думала, что у нас есть такое красивое место.

— Выпьешь? — Макс протянул мне неизвестно откуда взявшуюся бутылку с алкоголем.

— Не выпьет, — Дан забрал её у брата и сам сделал крупный глоток. — Нравится здесь, Омежка?

— Очень, — я закивала.

— Мне тоже. Люблю в полнолуние посидеть на краю обрыва. Выть никто не мешает.

— Серьёзно? — я улыбнулась. — Ты воешь?

— Конечно, — Дан оставался серьёзным. — Я ведь волк.

— А ты? — я посмотрела на Макса. — Ты тоже здесь бываешь в полнолуние?

— Нет, — плюшевый зверь помрачнел. — У меня и в ипостаси волка с ногами проблемы были… С задними лапами.

— Ничего, завтра вместе с тобой сюда прибежим, — Дан похлопал его по спине.

— Ты с нами, Мия? — плюшевый зверь посмотрел на меня с надеждой.

Дан усадил меня на капот, на его губах мелькнула хитрая улыбка. Макс тут как тут — и тоже улыбался. А у меня в груди стало холодно.

— Я не уверена, что смогу… бежать с вами на равных, — отмазалась, как смогла.

На самом деле меня волновало не это. Я опасалась оставаться с двумя волками наедине, да ещё и в лесу. Братья в человеческой ипостаси — уже не страшно, но я понятия не имела, какие они… звери.

— Омежка нас боится, — пальцы Дана избавили пуговицу на моих джинсах от плена петельки…

…Макс потянул язычок собачки вниз:

— Всё потому что Мия не волчица. Но это можно исправить.

— К-как это? — я крепко сжала бёдра, растерянно глядя на оборотней.

— Завтра полнолуние, если захочешь, мы обратим тебя, — предложил Дан. — Станешь волчицей.

Дрожащими пальцами я застегнула молнию на джинсах и, оттолкнув психа, спрыгнула с капота на землю. Нормальные вообще?! Лишь бы зубы об меня почесать…

— Спасибо, парни, — процедила я, — меня уже один раз кусали, — прижала ладонь к ключице. Шрам горел.