— Я слышал о той, другой девчонке из Петалумы. Ваша не встряла во что-то такое?

— Не знаю. Хотела бы я знать.

— Слышал, вы говорили, ей пятнадцать? У меня есть сестра, ей должно сейчас быть столько же.

Я затаила дыхание, надеясь, что он продолжит. И он продолжает.

— Мне было одиннадцать, когда они нас разлучили.

— Девушку, которую я ищу, удочерили в восемьдесят втором году. Гектор, как звали вашу сестру?

— Лиза.

У меня в горле что-то скручивается, потом меня затопляет облегчение. Надежда.

— Вы можете рассказать подробнее?

Он тяжело садится на диван, тянется к полу за пачкой «Кэмела» рядом с синей стеклянной пепельницей и закуривает.

— Должно быть, мои знали, что социальные службы собираются нас забрать, но и слова не сказали. Бывает же такая гребаная херня.

Я сажусь на стул напротив него, Сверчок улавливает сигнал и ложится рядом. Я вижу, как напряжены лицо и руки Гектора.

— И что было дальше?

— Я всего не знаю. Папаша вязался с кучей всякого дерьма. Типа наркоты. Несколько раз приходили копы, а потом кто-то из соседей сделал анонимный звонок насчет «неисполнения обязанностей». — Он практически выплевывает последнюю часть.

— Я разговаривала с вашим отцом?

— Этот кусок дерьма? Это мой дядя Карл. Папаша давно отправился в Сан-Квентин[45]. До сих пор сидит там, насколько я знаю.

— Почему Карл не захотел со мной говорить?

Гектор шумно выдыхает через нос. Я задала нелепый вопрос.

— Ну, вы же со мной разговариваете.

— Мне скрывать нечего. И еще у меня такое чувство, что вы здесь по важному делу. У вас бывает такое ощущение?

«Да. Прямо сейчас, здесь».

— А ваша мать, где она?

Гектор пожимает плечами, хмурится.

— Давно свалила из города с каким-то утырком. Удивительно, если она до сих пор жива. Она еще тогда здорово напрягалась, чтобы кончиться.

— Почему вас с сестрой разлучили?

— Даже не знаю. Я прихожу домой из школы, а Лизы нет. Социальные работнички сидят… — Он так сильно скребет плечо, будто та боль все еще здесь, в его руке, жалит или ноет. Мне знакомо это побуждение. И его бесконечная тщетность. Тебе никогда не дотянуться до места, которое болит.

— Так вас тоже усыновили?

— Не-а. Наверное, я был слишком взрослый. Меня отправили в детдом, но я сбежал. — У него еще полсигареты, но он тянется за пачкой и стискивает ее для поддержки. Целлофан шуршит в его ладони. — Я сбегал раз пять или шесть, потом отправился в сиротскую общагу, когда никто не захотел меня взять. В восемнадцать вернулся сюда, но родителей не было. Карл не особо меня любит, но он вообще всех ненавидит. Вы сами видели.

— Мне очень жаль. — Мои слова звучат сейчас так же пусто, как звучали, когда их повторяли мне чужие люди, пока я росла. Язык иногда подводит, но мне по-настоящему жаль Гектора. Он достаточно взрослый, чтобы все помнить. Боевые раны детства. Потерю сестры, растерянность, вытеснение. Боль. Он — я, а Лиза — его Эми или Джейсон. Оба. Но сейчас близятся новые потери. Новая трагедия.

— Они должны были мне сказать, что не могут о ней позаботиться. Я бы сам справился. Мы бы что-нибудь придумали. По крайней мере, были бы вместе. — Его зрачки расширяются, мерцают от эмоций. — Они привезли ее домой из больницы, и это был лучший день моей жизни. Раньше был только я и весь этот шизанутый народ. А потом? Я заботился о ней.

Мне хочется плакать. Но я только киваю.

— Мы спали, как щенки, на матрасе на полу. Я обнимал ее вот так. — Гектор поднимает руки, чтобы показать мне. — Мы всегда были вместе. Кто-нибудь только глянет на эту девочку, и я уже рядом. Понимаете?

Я понимаю. Дикарская верность в его голосе уносит меня в то самое Рождество с Джейсоном и Эми. К тем часам и дням, будто заключенным в пузырь, где ничто не могло нас коснуться.

— Ты ее защищал.

Гектор сильно затягивается «Кэмелом»; бумага шипит, пока он борется с прошлым.

— Я старался. Наши родители были реально не в себе, но ведь все такие, да?

«Не все», — хочется сказать мне, но я понимаю, что у него нет причин мне поверить.

— Каким она была ребенком? Тихим?

— Лиза? — У него рубленый смех, резкий и неожиданный. — Эта девчонка все время тараторила или плясала. Она пела в ванне, носилась по улицам. Садилась у почтового ящика и играла. Играла с камушками, представляете? И пела.

Внезапно я вижу ее, эту девочку. Он призвал ее, и от этого я чувствую себя выпотрошенной. Как это вышло, что за одну жизнь у нее украли две?

— Вы можете вспомнить какое-то событие до того, как вас разлучили? Происшествие, которое могло изменить поведение Лизы? С ней бывало, что она вдруг затихала, начинала плакать или внезапно пугалась?

— А что? О чем вы думаете?

— Не знаю. Я хочу, чтобы вы на это взглянули. — Вытаскиваю из кармана листовку об исчезновении Кэмерон, разворачиваю и показываю ему.

— Вот дерьмо, — шепчет он и откладывает сигарету. — Это должна быть она. — Подносит листовку ближе, качает головой взад-вперед; глаза его блестят. — Поверить не могу. Она такая красивая, такая взрослая… Вы должны ее найти.

— Я делаю все, что могу. Что вы еще замечаете?

Гектор долго изучает листок.

— Это ее глаза. Глаза Лизы. Но она выглядит здесь очень грустной. Верно?

— Я тоже так думаю, Гектор, и хочу выяснить почему. Жизнь — штука нелегкая. Мы с вами это знаем, но я не могу представить, как эта девочка сидит у почтового ящика и поет камушкам.

Чувствую, как Гектор пропускает через себя мои слова. Он крепче сжимает листок, ногти у основания белеют, словно ему хочется втиснуться внутрь и коснуться ее. Помочь ей.

— Моя Лиза была бойцом, — наконец произносит он. — Блин, эта девчонка была упрямицей. Попробуй отобрать у нее игрушку или снять с качелей раньше времени, и будешь иметь дело с тигром. Она складывала кулачки вот так. — Гектор поднимает руку, строит гримасу, и я понимаю, что сейчас он ее видит, так близко, что можно коснуться. — Свирепая.

— Так что же случилось? Именно это я хочу знать. Поэтому я приехала сюда. Выяснить, не смогу ли разобраться. У вас сохранились какие-нибудь детские фотографии?

Он мотает головой.

— Ничего такого, извините. — Снова глядит на листок и говорит: — Могу я оставить его себе?

— Конечно. И я напишу вам свой номер. — Переворачиваю листовку, пишу номер офиса Уилла и свое имя. — Если надумаете что-то полезное, дайте