Его собеседник хмыкнул.

– А от кого ей запираться-то? Ни один вор не сунется к черной ведьме.

– Но мы-то пришли.

– Что бы ты, командор, ни говорил – мне эта идея не нравится. Просили крестьяне извести негодную – давай-ка зашлем сюда пару сотен. Уж с таким-то количеством она не справится.

Молчание. Только зудит муха где-то наверху.

– Эй, госпожа, если вы здесь – отзовитесь! Я хочу предложить вам сделку, выгодную и для вас, и для нас! Что толку сидеть в этакой глуши?

– Похоже, ей нравится сидеть в глуши, – ехидно констатировал Саэрм.

– Что-то здесь не так. Пойдем, поглядим поближе?

– А если ловушка?

– Плевать. Я уже давно мечтаю хоть раз поглядеть на настоящую ведьму. Страшно, но интересно.

Шаги все ближе и ближе. Веки дрогнули, затрепетали – и вновь замерли.

Дверь открылась, пуская в полумрак хижины легкий, веселый свет дневного светила.

– Гхм… Ну, что скажешь, Саэрм?

– Э… это что, и есть ведьма?

– Не знаю. Впрочем, я сомневаюсь в том, что это ее жертва.

Низко наклонившись, чтобы не задеть головой притолоку, в хижину вошел мужчина. Солнечные лучики, приветствуя, скользнули по темным волосам, заплетенным в недлинную косичку, отразились в светло-серых глазах, чем-то напоминающих ледышки. Он был молод, даже не вошел в зрелые годы – но в каждом движении чувствовалась сила. Мужчина присел на корточки рядом с распростертым телом, затем снял перчатки, задумчиво поскреб отросшую щетину на подбородке.

– Странно все это, Саэрм.

– Да, командор. Не лучше ли нам убраться восвояси?

Тот, второй, так и не решился войти.

– Разумеется. Любопытно, что же здесь стряслось?

Он осторожно коснулся пальцами шеи женщины, под подбородком. Затем, словно что-то заметив, отогнул обугленный ворот того, что раньше было рубахой. На белой коже алели две глубокие, словно колотые, раны.

Саэрм присвистнул.

– Сдается мне, командор, нашла коса на камень. Такое вот ремесло у них, у ведьм – если не ты – то тебя!

– Она еще жива, – заметил командор.

И, уже не раздумывая, добавил:

– Мы берем ее с собой. Скачи вперед, мой добрый Саэрм, подготовь ей постель в моем шатре, горячей воды и чистой холстины. А крестьян гони взашей… Если будут упорствовать, пригрози как следует.

Тьма накатилась волной, смывая краски. Шениор едва верил собственным глазам.

– Это… правда? Скажи, это действительно так?!! Ее нашли, и теперь она не умрет?

– Я никогда не лгу.

– Я благодарен тебе, колодец.

– Это была честная сделка.

Шениор поднялся и пошел прочь – к свету.

Не смотря ни на что, в душе воцарился покой. Миральду подобрали люди, и она наверняка поправится… И теперь, уж конечно, не умрет одна-одинешенька, в лесной чаще… Он улыбнулся.

Улыбался даже тогда, когда прямо из воздуха ему навстречу шагнул Старший.

Вампир долго разглядывал дэйлор, и было непонятно, какие мысли крутятся в его древней голове. Наконец, очень спокойно, он обронил:

– Дурак. Молодой дурак.

Шениор лишь пожал плечами.

– Ведь это теперь не имеет значения?

– Теперь – нет.

В голосе Старшего скользнуло тщательно скрываемое сожаление.

– Я больше ничем не смогу тебе помочь, Шениор д’Амес. Ты отказался от правды об отце – но пожертвовал собой ради какой-то ведьмы. Она все-таки погубила тебя.

– Я так не думаю, – осторожно возразил Шениор, – быть может…

– Но ты об этом уже не узнаешь, наследник короны. На тебе лежало столь сильное благословление Дэйлорона, будто твое предназначение в спасении этой земли. Теперь… Я сомневаюсь в том, что от тебя будет хоть какая-то польза.

Селлинор д’Кташин любил осень. Вернее, любил он самое ее начало – когда еще не начались холодные ливни, после которых деревья напоминают мокрых нахохлившихся ворон, а дни похожи на серые хламиды низкорожденных.

Селлинору нравились нежаркие солнечные дни, когда воздух по-особенному прозрачен и свеж, а сквозь золотое кружево листвы на ярко-синем небе можно увидеть караваны диких гусей, отправляющихся в дальний путь. В такие дни поутру на безупречно-правильных паучьих сетях замирают капельки ночных туманов, и ветер, принося, шаловливо бросает в спокойную воду Поющего Озера первые листья – желтые, светло-коричневые, багряные…

Он любил эту прощальную красоту леса – и, как и при всяком прощании с близким другом, в сердце воцарялась легкая, светлая грусть. А еще – надежда.

Король сидел на мраморной скамеечке в самом заброшенном, диком уголке сада и щурился на солнечный свет, сочащийся сквозь листву. Осень только-только ступила на земли дэйлор, но уже витала повсюду, навевая обычное осеннее настроение.

«А хорошо было бы мне воссоединиться с предками в такой же день», – вдруг подумал Селлинор, – «чтобы также светило солнце, и чтобы… чтобы это случилось спокойно…»

Дэйлор скрипнул зубами. Ах, да. Он не может уйти просто так. Потому что тогда… Нет, о том, что бы случилось тогда, он предпочитал даже не думать.

– Я верну тебя, – пробормотал он, – верну… Это назвали бы слабостью, но мне плевать. Да!

– Вы что-то сказали, Ваше Величество?

Селлинор вздрогнул и мысленно отругал себя. Уже давно следовало привыкнуть к тому, что лорд Каннеус появляется бесшумно и всегда за спиной. Как тень.

– А, Каннеус, – придав лицу приветливое выражение, король обернулся. Министр тайного сыска и в самом деле стоял за спинкой скамьи, заложив руки за спину и всем своим видом живо напоминая ученого ворона.

– Милорд, – последовал учтивый поклон.

– С какими вестями ты прибыл? – Селлинор усмехнулся, – никак, поймал нашего беглеца?

– Нет, милорд, – Каннеус еще раз поклонился, – прибыл гонец из Гнезда. Он вышел из королевского портала, несомненно, Старший приложил к этому руку… И требует аудиенции. Как можно скорее.

– Хм… – Селлинор покачал головой, – что такого могло случиться? Старший и его… эти… как их там…

– Куницы, милорд.

– Да, да. Они всегда держатся так обособленно… Ты когда-нибудь вообще видел этого… Старшего Гнезда?

Каннеус мотнул головой.