Дядя Лиман ничего не произнес. Побелевшие руки обессиленно упали на дочитанную до середины «Уолл-стрит джорнал». Глаза за блестящими стеклами очков были похожи на оливки в паре бокалов.

Наконец он вздохнул.

— И какую роль,— печально поинтересовался дядя Лиман,— мне предстоит сыграть в твоем расследовании?

— Мы должны начать с того анекдота, который ты рассказывал сегодня после обеда в летнем домике. От кого ты его услышал?

— От Карцера,— сказал дядюшка. Эндрю Карцер был один из многочисленной армии юристов, трудившихся на предприятиях Бинов.

— Отлично! — одобрил Тальберт.— Позвони ему и спроси, где услышал этот анекдот он.

Дядя Лиман вынул из кармана серебряные часы.

— Уже почти полночь, Тальберт,— сообщил он.

Тальберт отмахнулся от этой информации.

— Сейчас же,— сказал он.— Это очень важно.

Дядюшка Лиман еще секунду рассматривал племянника. Затем, вздохом признав поражение, он потянулся к одному из тридцати пяти телефонов поместья Бинов.

Тальберт стоял, шевеля пальцами ног, на ковре из медвежьей шкуры, пока дядя Лиман набирал номер, ждал ответа и разговаривал.

— Карцер? — спросил дядя Тальберт.— Это Лиман Бин. Прошу прощения, что поднял вас с постели, однако Тальберт непременно хочет узнать, где вы услышали анекдот про актрису, которой показалось, что режиссер сказал «сарсапарель».

Дядя Лиман выслушал реплику на другом конце провода.

— Я сказал...— начал он снова.

Через минуту он тяжело опустил трубку на рычаг.

— Даунлох,— сказал он.

— Позвони ему,— велел Тальберт.

— Тальберт,— взмолился дядюшка.

— Сейчас же,— сказал Тальберт.

Дядюшка Лиман испустил долгий выдох. Он аккуратно сложил «Уолл-стрит джорнал». Потянулся к столу красного дерева и взял одну из сигар длиной в четверть метра. Пошарив усталой рукой под бортом смокинга, он выудил записную книжку в кожаном переплете.

Даунлох слышал анекдот от Джорджа Махинатцера. Дипломированный бухгалтер Махинатцер услышал его от Плуто Крафта. Банкир Плуто Крафт услышал его от Билла Бакклуши. Доктор психологии Билл Бакклуши услышал его от Джека Блэка, менеджера казино «Кипр». Блэк услышал анекдот от О. Уинтерботтома. Уинтерботтом услышал его от Х. Альбертса. Альбертс услышал его от Б. Сильвера, Сильвер — от Д. Фрина, Фрин — от Э. Кеннелли.

Здесь их ждал нелепый поворот сюжета, поскольку Кеннелли сказал, что слышал анекдот от дядюшки Лимана.

— В этом и состоит сложность,— сказал Тальберт.— Эти анекдоты ведь не сами собой зарождаются.

Было уже четыре утра. Дядя Лиман съежился, вялый и с неподвижным взглядом, в своем кресле.

— Должен же у них быть источник,— говорил Тальберт.

Дядя Лиман оставался недвижим.

— Тебе неинтересно,— заподозрил Тальберт.

Дядя Лиман издал какой-то звук.

— Я не понимаю,— сказал Тальберт.— Сложилась ситуация, обещающая множество удивительных открытий. Разве на свете существует хоть один мужчина или женщина, которые ни разу не слышали неприличного анекдота? Я бы сказал, что нет. И в то же время знает ли кто-нибудь из этих мужчин и женщин, откуда берутся такие анекдоты? И снова я скажу, что нет.

Тальберт стремительно зашагал к своему любимому месту для размышлений, к трехметровому камину. Он замер перед ним, глядя в жерло.

— Пусть я миллионер,— сказал он,— но я не утратил способность чувствовать.— Он развернулся.— И этот феномен меня тревожит.

Дядя Лиман пытался спать, сохраняя выражение лица бодрствующего человека.

— У меня всегда было больше денег, чем мне нужно,— сказал Тальберт.— В крупных тратах не было необходимости. Мне стоит вложить деньги в другое имущество, оставленное мне отцом,— в мой разум.

Дядя Лиман пошевелился, его посетила какая-то мысль.

— А что же случилось,— спросил он,— с этим твоим обществом, как бишь его, ОПЖОПЖЖ?

— Общество по предотвращению жестокостей к обществу по предотвращению жестокостей к животным? Оно в прошлом.

— А как же те социологические трактаты, которые ты писал...

— «Трущобы: позитивный взгляд»? — Тальберт отмахнулся.— Остались без последствий.

— А сохранилась ли твоя политическая партия, проантиэстеблишментарианцы?

— Исчезла без следа. Развалена реакцией изнутри.

— А что насчет внедрения биметаллической системы?

Тальберт печально улыбнулся.

— В прошлом, дражайший дядюшка. Я тогда прочитал слишком много викторианских романов.

— Кстати, о романах, как поживает твоя литературная критика? «Точка с запятой в творчестве Джейн Остин»? «Горацио Элджер[9]: непонятый сатирик»? Не говоря уже о «Была ли королева Елизавета Шекспиром»?

— «Был ли Шекспир королевой Елизаветой»,— поправил его Тальберт.— Нет, дядя, все это ерунда. Мимолетные увлечения и не более того...

— Полагаю, то же самое справедливо сказать и про труд «Обувной рожок: pro et contra»?[10]И еще о тех твоих научных статьях: «Теория относительности на переэкзаменовке» и «Достаточно ли нам эволюции?»

— Мертвы и преданы забвению,— терпеливо пояснил Тальберт.— Те проекты нуждались только в моем кратковременном участии. А теперь я приступаю к более важным исследованиям.

— К выяснению того, кто сочиняет непристойные анекдоты,— уточнил дядя Лиман.

Тальберт кивнул.

— Именно так,— подтвердил он.

Когда дворецкий поставил поднос с завтраком на постель Тальберта, тот спросил:

— Рэдфилд, вы знаете какие-нибудь анекдоты?

Рэдфилд поглядел бесстрастно — небрежная природа позабыла придать живости его лицу.

— Анекдоты, сэр? — переспросил он.

— Ну, вы понимаете,— сказал Альберт.— Шутки.

Рэдфилд замер у постели, словно покойник, гроб которого поставили на попа, а потом унесли.

— Да, сэр,— сказал он добрых тридцать секунд спустя,— однажды в детстве я слышал одну...

— Так-так,— оживился Тальберт.

— Кажется, звучала эта шутка следующим образом,— сказал Рэдфилд.— Когда... э... Когда ваши руки становятся местоимениями?..