— Да, похоже. А о «Велесовой книге» ты что-нибудь слышал?

Эксперт выложил перед капитаном очередной том:

— Речь идет о деревянных дощечках, якобы созданных в девятом веке, затем на тысячу лет потерянных и наконец найденных русскими эмигрантами уже в двадцатом веке. На дощечках написаны предания о неизвестных доселе событиях славянской истории, случившихся с четвертого по девятый век.

— А из-за чего сыр-бор?

— Научное сообщество однозначно признало книгу грубой мистификацией, а неспециалисты уверовали в ее подлинность.

— Стало быть, фальшивка? Ясно. А про этих что скажешь? — Лучко ткнул пальцем в буклет «Союза родноверцев».

— Про «эсеров»?

— Каких еще, на хрен, «эсеров»?

— Так их называют представители других языческих культов, — с улыбкой сообщил Расторгуев. — Вот, держи.

Он протянул капитану увесистую папку с материалами о российских язычниках. Одобрительно присвистнув, Лучко поблагодарил эксперта, затолкал папку под мышку и засобирался на доклад к Деду.

Франческа Руффальди грациозно выпорхнула из такси и помахала рукой. Глеб вскочил со стула и замахал в ответ.

Они устроились на террасе, подставив лица косым лучам закатного солнца, самым выгодным образом подчеркивающего детали благородного рельефа средневековых мостовых, еще, казалось, помнивших цокот каблучков юной Екатерины Медичи, властную поступь вершившего судьбы флорентийцев Макиавелли и торопливый шаг до смерти напуганного инквизиторами Галилея.

Вместе с меню официант принес горячий хлеб, покрытый вышитой салфеткой. Франческа отломила кусок и, поднеся его к носу, закатила глаза. Этот жест, гораздо более подходящий пейзанке, чем графине, совершенно сразил Стольцева.

— У нас в Тоскане самый вкусный в мире хлеб. Кстати, Глеб, ты знаешь, что он не похож на тот, что едят в других районах Италии?

Конечно, Стольцев знал, что местные пекари исстари не используют соль. И прекрасно помнил строчки из Данте, навсегда высланного из Флоренции и сетовавшего на «соленый хлеб чужбины», с легкой руки русских переводчиков зачем-то переименованный в «горький». Все это он, разумеется, знал. Но отказать себе в удовольствии выслушать подробные объяснения Франчески не мог. Ее воркование убаюкивало и возбуждало одновременно.

Выпив кофе, они решили прогуляться по погружающимся в сумерки площадям.

— Так, значит, ты видишь образы каждый раз, когда чего-то коснешься?

Глеб покачал головой:

— Не совсем так. Мне нужно хотя бы минуту, чтобы настроиться на нужную волну.

— И как глубоко ты видишь? Часы, дни, месяцы?

— Годы. Многие годы.

— Даже не знаю, что и сказать. — Франческа окинула его изучающим взглядом. В тысячный раз со времени инцидента в каменоломне Глеб почувствовал себя зверем в зоопарке. «Контесса» тут же уловила эту перемену в его настроении. — Прости, этот разговор, кажется, не доставляет тебе особого удовольствия?

Энергично помотав головой, Глеб заставил себя улыбнуться как можно естественней:

— Нет, что ты. Спрашивай.

— А ты такой с детства? — уточнила Франческа с обезоруживающей непосредственностью.

Ему ничего не оставалось делать. Пришлось изложить всю историю с самого начала.

Франческа долго молчала, переваривая услышанное.

— Это же надо! Если бы я не была знакома с тобой лично и услышала бы что-то подобное, я бы подумала, что…

Она запнулась.

— Что я псих? Знаю. Мне об этом не раз говорили.

— А можно я тебя еще чуть-чуть потерзаю?

— Ну попробуй.

— Расскажи о видениях, связанных с иконой.

Он изложил все, что помнил, начиная с того, как стал свидетелем жертвоприношения. Потом еще раз в деталях описал обстоятельства, при которых услышал про «двенадцать».

Удовлетворив любопытство Франчески, Глеб стал задавать вопросы сам. Об университете, Ватикане и, наконец, о дальнейших планах на вечер. Как ему показалось, последняя тема была встречена с несколько меньшим энтузиазмом.

Снова вернувшись к религии и Ватикану, они обсудили иронию судьбы, по которой само название этого священного для католиков правобережья Тибра произошло от языческих «ватициний» — пророчеств, которые римские жрецы объявляли с вершины холма, нареченного Ватиканским. Глеб вспомнил и о божке по имени Ватиканус — ему в обязанность древние римляне вменяли обучение своих детей членораздельной речи.

За разговором они и не заметили, как добрались до гостиницы, где их уже поджидал Ди Дженнаро. Устроившись в уютном вестибюле, троица заказала по бокалу.

Глеб поделился с Франческой и Ди Дженнаро печальной новостью о том, что последняя ниточка, ведущая к иконе, теперь оборвана, и как выйти на замешанных в этой истории «Двенадцатибожников», он совершенно не представляет. Да и полиция тоже.

— Что-нибудь придумаем. Я ведь обещала вам помочь, — с улыбкой напомнила Франческа.

— Я же говорил, лучшего консультанта нам не найти, — просияв, сказал Ди Дженнаро.

Дон Пьетро тут же пригласил их в ресторан — отметить его завтрашний отъезд на раскопки в Сицилию. Франческа вежливо отказалась, сославшись на дела. Красноречиво оглядев ее вечернее платье и украшения, явно не предназначенные для делового свидания, Ди Дженнаро и не без ехидства присоединившийся к нему Глеб, не сговариваясь, в два голоса принялись игриво пенять Франческе — дескать, негоже заставлять «дело» ждать слишком долго, а то им может заняться кто-то другой.

— Quos ego! — Вот я вас! — шутливо пригрозив своим длинным, тонким пальчиком, отчитала мужчин Франческа, походя процитировав вложенные Вергилием в уста Нептуна слова угрозы в адрес не в меру расшалившихся морских ветров.

Перехватив взгляд Глеба, дон Пьетро заметил:

— А ты как думал? Классическое образование у Франчески не хуже твоего.

Не имея планов на вечер, Глеб с удовольствием составил компанию Ди Дженнаро. Точнее, план-то у него, конечно, был, но отказ Франчески на корню его разрушил.

«Нет, похоже, наши здесь не пляшут», — констатировал про себя Глеб, еще раз на прощание оглядев туалет и фамильные украшения синьориты Руффальди.

Всероссийский центр «Союза родноверцев», как и было указано в буклете, находился в нескольких минутах ходьбы от станции метро «Первомайская». Здание оказалось небольшим, но солидным, с качественной отделкой и художественно выложенными полами из натурального камня.

Делая круг по коридору, Лучко с любопытством приглядывался к добротно исполненным табличкам на дверях: «Директор», «Заместитель директора», «Административно-хозяйственная служба». В глаза бросились надписи «Отдел пропаганды» и «Департамент международных связей».