Да, в беде помощь нередко приходит оттуда, откуда меньше всего ожидаешь. А мои бывшие знакомцы олимпийцы – где они были теперь?..

Михаил тоже не приходил. Правда, несколько раз звонил мне после нашей последней встречи и присылал на телефон сообщения. Но я не брал трубку, а месседжи сразу удалял, не читая, чтобы не возникло соблазна ответить. Оставаясь без ответа, звонки довольно быстро сошли на нет, чему я на самом деле рад. Отпускаю тебя, мой рыцарь. Надеюсь, ты когда-нибудь будешь счастлив, хотя и не стремишься к этому.

«Человек создан для счастья, как птица для полета»… До того, как меня посетило откровение, я слепо руководствовался этим тезисом, но он принес мне одни лишь несчастья. Помню, Миша сказал мне как-то: «Стремление непременно быть счастливым – это худшее из бед, ведь оно заставляет человека идти путем наименьшего сопротивления». Не знаю, его ли это идея или вычитал где, только он сказал правду. Человек вовсе не обязан быть счастливым. Да и счастья как постоянной константы не существует, оно разбросано по нашей жизни редкими крупицами коротких мгновений.

Но если не для счастья, для чего же тогда все это? Не только человек, но и все, что его окружает, все мироздание в своем разнообразии?.. Люди, верящие в Бога, надеются узнать правду хотя бы после смерти. Да только и на том свете это остается такой же загадкой. И ангелы на небе, так же как люди на земле, преклоняясь перед непостижимой силой, со страхом и надеждой взирают на своего Создателя в поисках ответа на единственный вопрос – зачем?.. Но все, что они видят, – это ослепительное, непроницаемое сияние тайны.

Впрочем, я начал догадываться, в чем причина…

Помните, у Тютчева:

Природа – сфинкс. И тем она верней

Своим искусом губит человека,

Что, может статься, никакой от века

Загадки нет и не было у ней.

2

Ну вот, кажется, потянуло вечным космическим абсурдом. И здесь я, Самаэль Люцифер, низверженный архангел, распылившийся в человеках, от себя добавлю: возможно, у Старика и в самом деле нет никакой загадки. Вечное существо, без конца и начала, один на один со своим абсолютным «я», может быть, в мироздании он искал смысл собственного, бессмысленного по сути, существования. Сотворив мир, он сам придумал для себя смысл. И, уподобляясь Творцу, человек также волен наполнять свою жизнь смыслом по собственному усмотрению. Самое сложное – не ошибиться с выбором.

Испокон веков люди винят меня в том, что, наделив их злой волей, я лишил их благодатного рая. И каждый раз, когда с ними приключается несчастье или тяжкий грех, они снова и снова сыплют в меня проклятиями. Но я не желал людям зла и не учил их поступать дурно. Я лишь дал им право на зло, без которого и добрый поступок нельзя совершить добровольно. Мы оба, я и Старикан, желали людям лучшей доли, но только каждый из нас видел ее по-своему. Он поселил людей в Эдеме, я взамен райских кущ предложил им свободу. Он хотел для них безмятежности, я заменил ее тягой к познанию. Он собирался наградить их вечной жизнью, вместо этого я подарил им возможность стать бессмертными в творчестве.

На чьей стороне была правда? Теперь уже не берусь судить.

Старикан во многом оказался прав, вынужден признать. Помесь Духа со Зверем, человек легко дает волю второму, забывая о первом, и тем самым превращает свою жизнь в ад – сам, без чьей-либо помощи. Однако порой одного слова – будь то слово пророка или безумца – достаточно для того, чтобы повернуть его на путь духовного возрождения. И тогда, я уверен, Старик невольно улыбается, глядя на землю, хотя из упрямства никогда не признается в этом.

Нет, я не раскаиваюсь в том, что сделал. Повернись время вспять, я вновь преподнес бы людям яблоко познания. И без колебаний я снова повел бы свои войска в бой, даже зная, что им суждено погибнуть.

Говорят, в конце мироздания я вновь предстану перед небесным судом, чтобы уже окончательно сгинуть в небытии, «брошенный в озеро огненное, горящее серою». Зная упрямство Старика, готов поверить, что так оно и будет. Но я не страшусь своей участи.

Пусть дадут мне последнее слово.

И я скажу, что ни о чем не жалею.

Я скажу:

«Я ходил по земле и обошел ее…»

Я скажу, что на своем пути я встретил миллионы грешников, но среди них не нашел ни одного, кто был бы дурным от рождения.

А пока я живу на земле, я буду по-прежнему выполнять свою тяжелую, но важную миссию – служить сосудом всех пороков, страданий и надежд.

3

Я забрал документы из института и возвращаюсь в Питер. Я должен встретиться с отцом Андрея и попросить у него прощения за все зло, которое причинил ему вольно и невольно. Если он решит убить меня, как обещал, я не стану сопротивляться. Если останусь жив, посвящу время матери. Она говорит, что вполне оправилась после сердечного приступа. Но раз она поддалась на мои увещевания и не приехала в Москву, возможно, дела обстоят куда хуже.

У меня уже собраны чемоданы, и я дописываю эти строки за несколько часов до поезда. Оставаясь до некоторой степени инкогнито, я прячу рукопись под матрац в своей бывшей общежитской комнате. Кто знает, может, кто-то из ее будущих обитателей однажды найдет и прочтет… что это? Дневник? Повесть? Скорее, витиеватое, затянувшееся письмо. Письмо с этого света.

Знаю, о чем вы думаете, господа. Вы считаете, что перед вами сумасшедший, досыта накормивший вас своими болезненными фантазиями. Что ж, пусть я буду трижды безумен. Но это вовсе не значит, что я рассказал вам неправду. Моя история так же истинна, как истинны ваши мысли, ощущения, сны – их нельзя осязать, нельзя явить воочию, но кому, как не вам, известно, что они существуют на самом деле. И не спешите с облегчением вздыхать, радуясь, что эта история не имеет к вам ни малейшего отношения. Загляните в себя поглубже, и еще неизвестно, кто посмотрит на вас оттуда, высвободившись из-под закоснелых наростов привычного «я». Разворошите закрома своей души: не ощерится ли на вас звериный оскал сомнения, не закапает ли ядовитой слюной на ваш слаженный, уютный мирок? «Кто я?», «Чего я хочу?» – давно ли вы задавались этими простыми и сложными вопросами? И хватит ли у вас смелости честно ответить себе на них?..