Лао Дао представил себе, как Пэн Ли забирается в свою постель-кокон – в самую последнюю минуту, прямо перед Переменой. Постель-кокон, как и миллионы других таких же постелей в городе, выпустит сильный усыпляющий газ. Он ничего не почувствует, пока мир будет переворачиваться; он, как и остальные пятьдесят миллионов людей, живущих на Третьем уровне, откроет глаза только вечером следующего дня, сорок часов спустя.

Лао Дао полез быстрее, едва касаясь ступенек. Когда до земли оставалось недалеко, он спрыгнул и приземлился на все четыре конечности: к счастью, квартира Пэн Ли была не слишком высоко, всего лишь на четвертом этаже. Лао Дао встал и побежал, прячась в тени дома, который стоял на берегу озера. Вдруг Лао Дао заметил в траве трещину – место, где земля раскроется.

Но прежде чем он добрался до нее, у него за спиной раздался приглушенный грохот, а затем – резкий лязг. Лао Дао обернулся и увидел, как дом Пэн Ли ломается пополам. Верхняя половина сложилась и двинулась в сторону Лао Дао – медленно, но неумолимо.

Потрясенный, Лао Дао не мог отвести взгляд от дома, но затем пришел в себя. Подбежав к трещине, он бросился на землю.

Началась Перемена – процесс, который повторялся каждые двадцать четыре часа. Мир начал поворачиваться, воздух наполнился грохотом, скрежетом и лязгом стали, сталкивающейся с бетоном. Подобный шум мог бы издавать останавливающийся конвейер. Высокие городские здания собирались вместе, складывались в твердые блоки: неоновые вывески, навесы над магазинами, балконы и все прочие выступавшие структуры уезжали внутрь зданий или расплющивались, превращаясь в тонкий, похожий на кожу, слой. Дома сжимались, чтобы занимать как можно меньше места.

Земля перед Лао Дао поднялась. Лао Дао подождал, пока трещина не расширится достаточно, а затем слез с облицованного мрамором края на земляную стену, хватаясь за куски металла, торчащие из земли. Он начал спускаться, нащупывая опору ногами, но вскоре целая секция земли повернулась, и Лао Дао подняло в воздух.

* * *

Лао Дао вспоминал прошлую ночь.

Он осторожно высунул голову из кучи мусора и прислушался – не раздастся ли какой-либо звук за воротами? От гниющего мусора исходил мощный запах – жирный, рыбный, даже сладковатый. Лао Дао подкрался к железным воротам. Мир за воротами просыпался.

Ворота начали подниматься; в щель под ними потек желтый свет уличных фонарей. Лао Дао присел на корточки и вылез наружу. На улице было пусто; из домов вылезали веранды, карнизы поворачивались и падали, вставая на свои места, лестницы вытягивались сегмент за сегментом, опускаясь на улицу. По обеим сторонам улицы разламывались и раскрывались черные кубы, внутри которых находились стеллажи и полки. На верхних частях кубов появлялись вывески; пластиковые навесы тянулись с двух сторон и встречались в центре улицы, формируя коридор из магазинов. Вокруг не было ни души, и Лао Дао даже показалось, что он спит.

Зажглись неоновые огни. Крошечные светодиодные лампочки над магазинами замигали, складываясь в иероглифы, рекламирующие финики из Синьцзяна, лапшу «лапи» из северо-восточного Китая, тесто с отрубями из Шанхая и вяленое мясо из Хунаня.

Весь день Лао Дао не мог забыть эту сцену. Он прожил в этом городе сорок восемь лет, но ничего подобного не видел. Его день всегда начинался с кокона и заканчивался коконом, а в промежутке между ними он либо работал, либо обходил уличных торговцев, с которыми громко торговались прохожие. Сейчас он впервые увидел город обнаженным.

* * *

Наблюдатель, находящийся вдали от города – например, водитель грузовика, стоящий на шоссе, которое вело в Пекин, каждое утро мог видеть, как складывается и разворачивается целый мегаполис.

Переночевав в неуютных кабинах, в шесть утра водители грузовиков обычно выбирались из своих машин и выходили на обочину. Зевая, они здоровались друг с другом и смотрели вдаль, на центр города. Разрыв шоссе находился сразу за Седьмой кольцевой дорогой, а вращение земли происходило внутри Шестой кольцевой. Это было идеальное место, чтобы посмотреть на весь город – словно на остров где-то посреди моря.

На заре город складывался и рушился. Небоскребы, словно покорные слуги, кланялись до земли; затем они снова ломались, снова складывались, выворачивали шеи и руки, после чего засовывали их в проемы. Компактные блоки, которые когда-то были небоскребами, двигались, собираясь в плотный огромный кубик Рубика, который погружался в глубокий сон.

Затем части земли, квадрат за квадратом, начали поворачиваться на 180 градусов вокруг вертикальной оси. Здания, которые совсем недавно прятались в глубине, разворачивались, вставали, просыпались, словно стадо под серо-голубым небом. Город, похожий на остров, нашел свое место в оранжевом солнечном свете, раскрылся и замер. Вокруг него закружили туманные серые облака.

Водители, усталые и голодные, восхищенно следили за бесконечным циклом городского обновления.

Складывающийся город делился на три уровня. Ближе к земле находился Первый уровень с пятью миллионами жителей. Ему выделялось время с шести утра до шести утра следующего дня. Затем он засыпал, и земля поворачивалась.

Другую сторону делили Второй и Третий уровни. На Втором уровне жили двадцать пять миллионов человек, и выделенное им время длилось с шести утра того второго дня до десяти вечера. На Третьем уровне жили пятьдесят миллионов человек, и они бодрствовали с десяти вечера до шести утра, после чего на поверхность возвращался Первый уровень. Время тщательно отмерили так, чтобы разделить эти группы людей: пять миллионов наслаждались одними сутками, и еще семьдесят пять – другими.

Структуры по обеим сторонам земли даже не были равны по весу. Чтобы это исправить, чтобы скомпенсировать нехватку людей и зданий, слой земли на Первом уровне сделали более толстым, и в него закопали дополнительный балласт. Обитатели Первого уровня считали дополнительный слой почвы природным символом их долгой истории и богатого наследия.

Лао Дао жил на Третьем уровне с самого рождения и прекрасно понимал, кто он, – даже без наставлений Пэн Ли. Он двадцать восемь лет обрабатывал мусор и продолжит заниматься этим в обозримом будущем. Лао Дао не познал смысл жизни и не нашел прибежища в цинизме; вместо этого старался сохранить свое скромное место в обществе.

Лао Дао родился в Пекине. Его отец рассказывал, что в то время он как раз устроился на работу – тоже мусорщиком – и по этому поводу семья праздновала целых три дня. Раньше его отец был строителем, одним из миллионов строителей, которые прибывали в Пекин изо всех уголков Китая в поисках работы. Его отец и другие, такие же как он, преобразовали старый город, район за районом. Они, словно термиты, набросившиеся на деревянный дом, сжевали обломки прошлого, перевернули землю и создали совершенно новый мир. Размахивая молотками и топорами, они окружали себя стенами, пока те полностью не закрыли от них небо. Облака пыли закрывали им обзор, и они не знали, какое великолепие они построили. Однако потом, когда достроенное здание встало перед ними, словно живой человек, бросились прочь в ужасе, словно породили чудовище.