— Меня на остановку, машину в гараж. И разошлись, как эти самые, — проговорил Михалыч. — На сегодня наш план исчерпан. Нужно напрячь мозг, посидеть-подумать. Для тебя единственное условие: быть дома и никуда не высовываться. Договорились?

Мартын развел руками: как начальник прикажет.

— Тогда поехали. На остановке я выйду и сяду в трамвай. Тебе нельзя знать, где я фактически нахожусь. Это опасно для твоего здоровья. Так бывает. Лучше не знать, потому что больше проживешь. Проверено. Может, ты возражаешь?

Федя вновь развел руками. Ему предстояло дома вести борьбу с самим собой, а это не так-то просто. Если бы рядом оказался Михалыч, было бы легче. Этот любую боль, даже зубную, заговорит. Вот, опять мураши бегут по спине. И мать говорила, что Михалыч будто гипнотизер. Без ключа в квартиру вошел. А ведь она была предупреждена, открывать не собиралась. Но ведь открыла же. Спросить бы. Может, он от алкоголя лечит?

— Михалыч, ты от алкоголизма не лечишь? — спросил Мартын.

— Почему ты спрашиваешь? — почти безучастно спросил полковник. — Тебе нужна помощь?

— Как тебе сказать… — замялся Мартын. — Мне бы от этих, от синих отвязаться.

— Тому не надо отвязываться, кто не привязан, — произнес Михалыч изменившимся голосом. — Разве не заметил, что почти сутки не употребляешь? И не будешь, потому что на самом деле тебе это не нужно. Запомни мой голос и не забывай никогда. Как раз, два, три…

Он хлопнул ладонями в такт словам.

— Хорошо быть трезвым? И тебя не тянет выпить? За каждой рюмкой нет откровения? Там лишь пустота?

— Да, — отвечал Фидель Хуанович. — Там пустота.

— Хочешь вновь поступить на службу?

— Хочу…

— Надейся. И желание твое сбудется… Все остальное пройдет…

Они замолчали. Мартын чувствовал себя теперь уверенно. Внутри его словно возник стержень, вокруг которого держалось теперь все его существо. У него и раньше был этот стержень, но потом он куда-то исчез. Рассосался, может, сам по себе. Завтра они, возможно, вновь увидятся с Михалычем и повторят разговор на ту же тему.

— А теперь отвези меня до центра. Все-таки оттуда будет ближе. Заодно проверим еще раз машину.

Федя запустил двигатель. Через час он возвратился домой.

— Все, мама. Бросил пить. Мне теперь это не нужно. Михалыч сказал, кто не привязан, тому не надо отвязываться. А я не чувствую себя привязанным. Пил, и все. Так себе. Блажь какая-то напала. Удивительный человек Михалыч.

— А я не хотела его пускать…

— С работой тоже надо будет решить. Может, служить поступлю…

Проехав на трамвае оставшийся остаток пути, Михалыч вышел. Цепкий взгляд быстро вырвал из толпы скучающую личность. Так себе, хмырь квашеный. А приглядеться — пасет кого-то. Взгляд резво стрижет по лицам, выходящим из трамвая. Увидал Михалыча, встрепенулся. Рожа бледная: по подвалам шныряет, где солнышка вольного нет. Шляпа безобразная по уши натянута. И бороденка словно выщипанная — так бы, кажется, и опалил слегка… газовой зажигалкой. Чтобы вид не портила.

Михалыч решил проверить подозрения — не за ним ли «гость». Еще в машине он снял грим. На нем даже не было очков. Они слегка жали. Так что внешний вид у него был примерно такой же, как всегда.

Он повернул за угол и ускорил шаг. Тип тоже ускорил, стараясь не отставать. Михалыч уводил «хвост» от Любиного дома, углубляясь среди двухэтажных построек позапрошлого века. Здесь были проходные дворы, ныряя в которые можно свести преследователя с ума и даже захватить его, неожиданно подойдя сзади.

Михалыч сбавил ход: преследователь, кажется, начинал отставать. «Наверно, у него одышка, — подумал Михалыч. — Надо ему помочь…»

Он сделал шаг в сторону и сразу же исчез из поля зрения, оказавшись в глубокой нише за массивной аркой. Преследователь, шатаясь на полусогнутых ногах, брел следом.

Выйдя из укрытия, Михалыч подошел к нему сзади и громко кашлянул. Мужик остановился.

— Может, ты потерял вчерашний день, дядя?

«Дядя» вздрогнул и развернулся. Ну и рожа у «хвоста». Допросить бы его с пристрастием.

— Кожемяка, неужели не узнал?

— Кого?

Михалыч удивился до глубины души. Надо же так случиться, обознался человек! У Михалыча ни одного знакомого во всем городе, не считая негра Мартына и Любы Елизаровой.

Между тем незнакомец назойливо мозолил глаза.

— Колька я! Бутылочкин.

Что-то неуловимо быстрое мелькнуло в облике человека и снова пропало. Прикидывается человек. Решил сыграть на чужой дружбе.

— Взгляни.

И мужик, распахнув куртку, задрал рубаху: на груди под правой ключицей бледнело круглое пятно молодой кожи.

— Выплыл я. Меня Федор Палыч вытащил. А я смотрю: Толька из трамвая выскочил. К сестре я приехал, а ее нету. На работе, наверно, но к ней не пойдешь в таком виде. Упадут все.

— А я думал, пасут меня. Лицо у тебя бледное, обросшее, не узнать. Я ведь тебя хотел здесь кончить. Идем отсюда скорее. Ключ у меня…

— Так вы разве с ней?

— Да, Коленька. Встретились… На работе она. Идем. Обрадуется сестра.

Михалыч замялся. Как сказать человеку, что тот для них давно умер.

— Рассказал я, что ты умер. Погиб, в общем. Я же стоял в тот день на Бариновой горе. И видел, как в тебя очередью… Стрелял тоже, но все бесполезно. Расстояние большое. Я рад, что ошибся.

Они вернулись к немецкой церкви, где находилась остановка, зашли в магазин, и Михалыч купил прямоугольную бутылку водки. Как раз объем для троих.

Перешли через дорогу. Свернули на тропинку. Руки у Михалыча тряслись. Не мог попасть в замочную скважину.

— Раздевайся, Коля. А я позвоню. Любашу предупрежу. Или мне лучше сходить?

— Не надо.

— Тогда давай выпьем за встречу.

— Боюсь, упаду от рюмки. Хорошо, дядя Федя подвернулся с жердью. Он меня и вытащил. В город ехать собрался, а тут у него на самых глазах…

Друзья сели на кухне. Михалыч нарезал колбасы, вынул из холодильника салат. Бутылочкин не задавал вопросов. Друг детства чувствовал себя у сестры как рыба в воде. Выходит, все не так плохо, если у Кожемяки в руках ключ от дома. Ему можно верить. Он не женат. И за ним никого нет, кроме матери.

— Бриться будешь? — спросил Михалыч. — У тебя страшный вид. Тебя не узнать.

— Может, не стоит. Если ты не узнал, не узнают и другие.

— Кажется, некому нас узнавать…

Кожемякин накрывал на стол и рассказывал товарищу о происшествиях последнего времени. Елизаров почти не перебивал. Кожемяке тоже спасибо, что не сгинул в лесу, не дался в руки, что отвел удар и нашел путь в этот дом. Может, еще сложится у них судьба, и все станет на свои ноги.