Затем Митиваль приблизился к коню-тяжеловозу.

– Убийца, – негромко произнес он в лицо бандиту.

Оллереншоу затряс головой, потом снова огляделся в поисках того, кто говорит. Для меня стало совершенным открытием то, что он слышит Митиваля, но не видит его. Я еще ни разу не был свидетелем такой материальной манифестации в исполнении Митиваля. Это было настоящее наваждение. Настоящее потустороннее преследование.

– Убийца, – повторил Митиваль, и теперь Оллереншоу широко раскрыл глаза в пустоту. Если бы не комок банкнот во рту, он бы заорал.

– Убийца!

Оллереншоу посмотрел на меня, чтобы проверить, слышу ли я то, что слышно ему. В его глазах стоял невыразимый ужас. Я ничем не выдал своего знания.

– Убийца! – еще раз крикнул Митиваль.

Ветер подхватил слово и эхом понес через лес. Снова и снова Митиваль повторял:

– Убийца! Убийца! Убийца!

Всего через несколько минут Оллереншоу оказался на грани безумия. С диким видом он таращился в разные стороны. Если бы он мог заткнуть уши руками, то обязательно сделал бы это, но его руки были связаны за спиной. Он никак не мог защититься от голоса Митиваля. Он даже пытался мотать головой влево и вправо, дергать плечами вверх и вниз в попытке избавиться от звуков в ушах. Все его тело билось в конвульсиях, как будто бы его со всех сторон жалила туча невидимых ос.

– Роско, что с тобой стряслось? – спросил Руф Джон, изгибаясь, чтобы посмотреть на босса.

Но Оллереншоу не ответил, потому что кляп мешал ему говорить и потому что, видимо, не слышал вопроса из-за собственного воя. Даже после того, как Руф Джонс ткнул его локтем в бок, призывая успокоиться, Оллереншоу продолжил выть, зажмурившись, стуча зубами, как в лихорадке, с серым лицом.

Только тогда Митиваль перестал кричать на него, но еще не оставил бандита в покое. Он как можно ближе подобрался к уху Оллереншоу. Думаю, тот даже почувствовал его дыхание на своей коже, судя по тому, как он вдруг выпучил глаза.

– Если ты еще хоть раз заговоришь с этим мальчиком, – медленно прошептал Митиваль, – или хотя бы взглянешь на него, то до конца жизни у тебя не будет спокойной минуты. Я подниму из могил всех, кого ты убил, и вместе со мной они будут мучить тебя каждый день и каждую ночь, пока ты жив. Ты слышишь меня, Роско Оллереншоу?

Слезы выступили на глазах бандита. Невидящим взглядом он уставился в пространство перед собой. В ответ на вопрос он судорожно кивнул и всхлипнул.

– А что касается арабского скакуна, – продолжил Митиваль, – то он больше не твой конь. Он принадлежит этому мальчику. Если ты скажешь кому-либо иное или если попытаешься отобрать у него коня, то я приду…

– Нет, нет, п-п-пожалуйста, – промямлил Оллереншоу, который нечеловеческим усилием сумел прокусить ком банкнот во рту и выговорить несколько слов. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Митиваль отступил. Я вообразить не мог, что его лицо может быть таким бледным и жестким. Он был полностью обессилен, так как любое действие в материальном мире требовало от него огромного напряжения, а в этот раз он выложился, как никогда раньше. Я поравнялся с ним. Митиваль потянулся ко мне и взял за руку.

– Больше он не будет тебя огорчать, – сказал он.

– Спасибо, – шепнул я.

Двумя пальцами он сжал мой мизинец.

– Видишь этот пальчик? – спросил он.

У меня перехватило дыхание. Ему не нужно было говорить остальное, но он сказал…

– В нем, в твоем крошечном мизинчике, – произнес он с сияющим взором, – больше величия, чем во всех Роско Оллереншоу, какие только есть в мире. Он не стоит твоих слез, Сайлас.

До Розашарона мы ехали около трех часов. Можно было бы доехать скорее, но через лес мы пробирались довольно медленно.

3

По мере приближения к городу деревья стали редеть, луга постепенно уступили место возделанным полям, обрамленным высокими живыми изгородями и заборами. Лошади, почуяв близость конюшни, прибавили шагу. Я почувствовал, что мое сердце тоже забилось быстрее. На самом деле я предпочел бы скакать на Пони дальше через лес, через Чащобу, предпочел бы спрятаться в темно-синей ночи, чтобы больше никогда никого не видеть и ни с кем не разговаривать.

Именно в этот момент шериф Чалфонт оглянулся, притормозил свою лошадь и поехал рядом со мной. Митиваль заметил это и пододвинулся, уступая ему место. По одному этому жесту было понятно, что шериф ему симпатичен.

– Ну, как дела, Сайлас? – сочувственно спросил шериф.

– Нормально, – ответил я.

– А как твой нос? Надо будет показать тебя доктору, когда вернемся в город.

Я мотнул головой:

– Все хорошо, спасибо. А как ваша рука?

Он улыбнулся:

– Хорошо, спасибо.

Некоторое время мы ехали молча, а потом он обратился ко мне:

– Я тут подумал, Сайлас, есть ли у тебя какие-то близкие люди в Боунвиле? Не нужно ли связаться с ними, сообщить о том, где ты? Может, родственники?

– У меня никого нет.

– А может, друзья? Соседи?

– Примерно в миле от нас живет один отшельник по имени Хавлок, – ответил я. – Но я бы не сказал, что мы дружим.

Шериф кивнул. Его белая кобыла, казалось, прониклась симпатией к Пони и ткнулась мордой ему в шею. Мы молча наблюдали за тем, как наши лошади обмениваются игривыми укусами и толчками.

– Знаешь, – наконец произнес шериф Чалфонт, – ты можешь пожить у меня и моей жены Дженни в нашем доме в Розашароне. Если хочешь, конечно. По крайней мере до тех пор, пока не будешь готов вернуться к себе домой.

– Спасибо, сэр.

– Называй меня Деси.

Я откашлялся:

– Деси.

Тем временем мы сильно отстали от помощника шерифа и арестованных фальшивомонетчиков, но не делали попыток их догнать.

– Да, спасибо вам за все, что вы сделали, – помолчав, сказал я. – За то, что поехали со мной к пещере, и все остальное. Если бы вы отказались, я больше никогда бы не увидел Па.

Шериф Чалфонт помрачнел. Внезапно севшим голосом он ответил:

– Я рад, что у тебя был шанс повидать его, Сайлас. Но мне так жаль, что мы не добрались туда быстрее… – И он осекся.

– Ничего нельзя было сделать по-другому. С тех пор как этот конь прискакал за мной, все шло так, как должно было.

Шериф посмотрел на меня, словно хотел что-то сказать, но то ли не смог найти верных слов, то ли просто решил ничего не говорить, и лишь кивнул печально и отвернулся. Тем не менее было понятно, что его что-то беспокоит. Я знал, что он слышал наш с Па разговор. Через несколько