Но с особенной ревностью ворожея занималась скрадыванием месяца и звезд на праздники Коляды и Купалы. И однажды нечем стало светить небу. Мрак глубокий и страшный раскинулся по всей выси. И увидела Вавула в ту ночь, как полыхнула вначале молния, а потом пронесся на своей колеснице Перун. И влетел в их окно огненный шар, который ударил ворожею прямо в лицо. Мгновенно превратилась она в огненный столб и сгорела заживо. Вавула же с тех пор никогда не пыталась вмешиваться в ход небесной жизни. Однако умела из чар очень многое: могла превратиться в сороку и прилететь на двор, где была беременная баба, могла в горностая и кобылу, могла на думе спящего человека по небу летать. А еще могла воткнуть нож в соху или столб, произнести заклятья, и тогда текло по лезвию ножа молоко, а в коровьем вымени высыхало. Многое могла Вавула, но никогда не злоупотребляла умением своим.

По темным лесам летать черным вороном,

По чисту полю скакать серым волком,

По крутым горам тонким, белым горностаем,

По синим водам плавать серой утошкою».

* * *

– Хроальд, смотри, кто это? – Хнитбьерг показывал дрожащим пальцем на ствол двухвековой сосны.

– Чего ты так разволновался, Хни? У тебя обычный жар после ранения! – Херсир даже не посмотрел туда, куда показывал его товарищ.

– Да разуй глаза, пустой, старый бочонок! Эй вы, – крикнул Хнитбьерг, обращаясь к остальным викингам, – вы тоже ни ногтя не видите?

– Куда нужно смотреть, Хнитбьерг? – Голди вращал головой, пытаясь перехватить взгляд викинга. – Я ничего не вижу.

– Слепые петухи!.. Теперь и я не вижу! Но только что там, возле ствола, стояла старуха.

– У нее были огненные глаза и кровавая длинная слюна! – Хроальд хмыкнул. – Тебе нужно отдохнуть, Хни. Мы все очень устали. Но, клянусь, мы скоро найдем что-нибудь подходящее для отдыха.

– У тебя самого слюна из одного места, – Хнитбьерг прислонился к дереву и отер со лба ледяной пот.

Они двинулись в путь, идя след в след друг за другом, на расстоянии вытянутого меча. Первым шел Хроальд, за ним – раненый Хни, замыкал боевую цепочку молодой Голди.

Как уже говорилось выше, почти вся Верхнеднепровская Гардарика располагалась на правом берегу реки. Какие-то неведомые силы природы создали правый берег высоким, местами очень обрывистым и неприступным. Собственно, он сам уже являл собой хорошую, естественную преграду. За линией обрыва зеленели поля и пожни, лес был более светлым и гладкоствольным, словно созданный специально для строительства домов, крепостей и хлевов для скота. Левый же, напротив, пологий, темный оттого, что деревья росли тесно, да и назвать их великанами можно было только при хорошем воображении. По большей части то были осинник, кривоватый березняк, низкорослый ельник, где встречались иногда придушенные, лихорадочные сосны.

Жители Днепра считали, что на левом берегу обитают нечистая сила и злобные колдовские животные – собственно, сами ведьмаки и ведьмачки в обличье разных зверей.

Именно в царство левого берега и углубился небольшой отряд вырвавшихся из окружения викингов. Иногда лесная чаща смыкалась так плотно, что Хроальду приходилось доставать меч и прорубать с его помощью путь вперед. На каждом шагу встречались упавшие от старости деревья, которые приходилось перешагивать, а иногда перелезать. Стволы бесполезные, черные от смерти, подверженные распаду, были никому не нужны. Они уходили туда, откуда пришли, – в землю. Но уходили медленно, источая гнилой дух, мешая пробиваться молодой поросли, заслоняя собой путь к солнцу, и всему растущему, рвущемуся к жизни приходилось считаться с этими трупами, как-то огибать их, прорастать сквозь бесчувственные тела, при этом теряя в красоте и стройности.

– Такое ощущение, что мы попали в задницу к Тору. – Хроальд тяжело дышал.

– Не сквернословь, херсир. Ты думаешь, если оказался в этой вонючей дыре, то Тор тебя не слышит? – Хнитбьерг поморщился от боли: рана все время давала о себе знать.

– Ты можешь сказать, куда мы идем? Ты все еще – херсир, и мы доверяем тебе, Хроальд. Но мы ведь не тупое стадо овец?

– Мы двигаемся на север. Пока это все, чем я располагаю. Но я чую носом охотника спасительный дым жилищ, где нас ждут отдых и вознаграждение.

Неожиданно сбоку затрещали кусты и раздались пронзительный визг и низкое хрюканье. Встревоженное кабанье семейство заметалось по чаще.

– А вот и ужин! – Хроальд хотел, как всегда, пошутить. Но ему тут же пришлось прикусить язык: из кустов вылетел огромный мохнатый секач. Животное несколько мгновений вращало злобными, маленькими глазками, выбирая жертву, а потом резко бросилось на Голди. Секач ударил снизу вверх своими клыками, целясь норманну в низ живота. Атака оказалась настолько стремительной и мощной, что Голди оторвался от земли и впечатался в дерево. Тут же из его рта потоком хлынула густая черная кровь. Острый, корявый сук, торчавший из ствола, пробил викингу легкое и вышел из груди.

– Убейте его! – прохрипел Хроальд, но сил, чтобы дать вразумительную и громкую команду, у него у самого не осталось.

Один из викингов взмахнул секирой и нанес удар зверю в основание черепа. Но разве можно пробить загривок настоящему, матерому самцу? В мгновение ока боевое, грозное оружие улетело в одну сторону, а человек с проломленными тазовыми костями в другую. Тонко свистнули одна за другой две стрелы, и раздался страшный визг. Раненое животное обезумело от боли и ненависти. На этот раз атака людей возымела большее действие. Секач рухнул на колени, зарываясь сопящим пятачком в рыхлую землю. Подскочивший Хроальд, наконец справившийся с первым шоком, хладнокровно нанес колющий удар зверю точно над левой лопаткой.

С минуту они в немом оцепенении стояли над трупом поверженного врага, боясь посмотреть друг другу в глаза и уж тем более бросить взгляд на убитого Голди и стонущего от кошмарных ран другого боевого товарища.

– Мы не будем его есть, – Хнитбьерг тупо смотрел на мертвого секача.

– А что так, Хни? Бывало, мы ели и не такое, если хотели выжить. Ты уже забыл вкус мяса пленных траллов десять лет назад в одном из походов? Тебе напомнить? Кажется, это произошло на Рейне!

– Заткнись, Хроальд! Мы будем разделывать тушу, а рядом с нами будут мучиться наши товарищи? – Хнитбьерг кивнул на Голди и еще живого раненого.

– Нет, Хни. Ты сам сказал, что я ваш херсир и хевдинг. И я хочу, чтобы мы, если уж суждено погибнуть, отдали свои жизни с оружием в руках, а не от голодной, позорной смерти.

– А что с ними? – Хнитбьерг даже не пытался поднять глаз.

– Мы их похороним. Достойно похороним.

– Почему – «их»?

– А вот почему, – Хроальд подошел к лежащему на земле викингу. – Ты жил подобно герою, – обратился он к раненому, – и расстаешься с жизнью так же благородно. Поверь, нам всем очень больно видеть твои страдания, но еще больше боли мы принесем друг другу, если попытаемся взвалить тебя на плечи и двигаться сквозь эту чащу. Тогда мы можем все исчезнуть здесь. Я понимаю, ты молод и хочешь жить. Но сможешь ли ты жить полноценно, даже если мы вынесем тебя отсюда? Что ждет тебя на родине? Кто-то сможет носить тебя на руках от постели до нужника? Сделай это сам! – Хроальд вытащил из-за пояса кинжал и протянул викингу.