Она умолкла, яростно почесала голову, заросшую светлыми, как солома, волосами.

— Да уж, что было, то было. Вот что я тебе скажу: из тех, что со мной в приюте сидели, уж никого в живых не осталось. Двух последних, Овена и Абеля, прикончили несколько дней тому кнехты господина Фулько. Абель сдался, как и я, но его все равно зарубили, хоть он меч бросил. Меня пощадили. Не думай, что по доброте душевной. Нет, меня на плацу уже крестом раскладывали, но тут примчался офицер и не допустил потехи. Ну а от эшафота ты меня упас…

Она на минуту замолчала.

— Ведьмак?

— Слушаю.

— Я знаю, как отблагодарить. Если только захочешь…

— Ну?

— Пойду взгляну, как там с лошадьми, — быстро сказал Кагыр и встал, заворачиваясь в плащ. — Прогуляюсь немного… по округе…

Девушка чихнула, потянула носом, кашлянула.

— Ни слова больше, Ангулема, — опередил ее по–настоящему злой, по–настоящему устыдившийся, по–настоящему смутившийся Геральт. — Ни слова!

Она снова кашлянула.

— Ты действительно не хочешь меня? Ни капельки?

— От Мильвы ты уже получила ремнем, соплячка. Если немедленно не замолкнешь, получишь добавку от меня.

— Все, молчу.

— Послушная девочка.

* * *

В склоне горы, поросшем худосочными и кривыми сосенками, зияли дыры и ямы, прикрытые или обшитые досками, соединенные мостками, лесенками и лесами. Из дыр торчали опирающиеся на скрещивающиеся столбы помосты. По некоторым бегали люди, толкающие тележки и тачки. Содержимое тележек и тачек — которое на первый взгляд казалось грязной, перемешанной с камнями землей — сваливали с помостов в большое четырехугольное корыто, вернее, в набор постепенно уменьшающихся, перегороженных досками корыт. По корытам постоянно и шумно текла вода, подводимая с лесистой возвышенности по опирающимся на невысокие крестовины деревянным желобам. И таким же образом выводимая вниз, к обрыву.

Ангулема слезла с лошади, дала знак Геральту и Кагыру сделать то же. Оставив лошадей у изгороди, они направились к постройкам, увязая в грязи, скопившейся вдоль неплотно сбитых желобов и труб.

— Промывка железной руды, — сказала Ангулема, указывая на приспособления. — Вот оттуда, из шахт рудника, вывозят добычу, выгружают в корыта и смачивают водой, которую берут из ручья. Руда оседает на поддонах, оттуда ее выбирают. Вокруг Бельхавена множество рудников и таких промывочных. А руду везут в долину, в Маг Тургу, там расположены печи и плавильни, потому как там больше лесов, а для выплавки нужны дрова.

— Благодарю за лекцию, — кисло прервал Геральт. — Мне доводилось в жизни видеть несколько рудников, и я знаю, что именно необходимо для выплавки. Когда ты наконец скажешь, зачем мы сюда приехали?

— Чтобы поговорить с одним моим знакомцем. Здешним штайгером. Пошли за мной. Ха, да вот он! У столярной мастерской. Пошли.

— Краснолюд?

— Ага. Его зовут Голян Дроздек. Он, как я сказала…

— …здешний штайгер. Это–то ты сказала, а вот о чем собираешься с ним поболтать, сказать забыла.

— Гляньте на свои сапоги.

Геральт и Кагыр послушно глянули на обувь, испачканную шламом странно красного цвета.

— У полуэльфа, которого мы ищем, — опередила вопрос Ангулема, — во время разговора с Соловьем была точно такая же грязюка на гамашах. Улавливаете?

— Теперь да. А краснолюд что?

— Не заговаривайте с ним вообще. Переговоры я беру на себя. А вас он должен считать теми, которые не болтают, а работают мечами. Сделайте грозные мины.

Делать грозные мины не понадобилось. Одни из присматривавшихся к ним горняков быстро отводили глаза, другие замирали, раскрыв рты. Оказавшиеся у них на пути спешили уступить дорогу. Геральт догадывался почему. На лице Кагыра и его собственном все еще были видны синяки, кровоподтеки, царапины и припухлости — красочные следы драки и порки, которую учинила им Мильва. Так что выглядели они людьми, обожающими давать по зубам друг другу, а уж чтобы дать по морде третьему, их долго упрашивать не было нужды.

Краснолюд, знакомец Ангулемы, стоял у домика с табличкой «Столярная мастерская» и выводил что–то на щите, сколоченном из двух оструганных досок. Увидев приближающихся, он отложил кисть, отставил банку с краской, глянул исподлобья. На его физиономии, которую украшала заляпанная краской борода, возникло удивление.

— Ангулема?

— Как дела, Дроздек?

— Это ты? — Краснолюд раззявил скрывающийся под бородой рот. — Это, что ль, верно ты?

— Нет. Не я. Воскресший пророк Лебеда! Ну, спроси еще о чем–нибудь, Голян. Что–нибудь другое. Поумней. Для разнообразия.

— Не шути, Светлая. Я уж тебя увидеть не ожидал больше. Был тут пяток дней тому Мулица, говорил, сцапали тебя и на кол насадили в Ридбруне. Клялся, что не врет.

— Все ж какая–никакая, а выгода, — пожала плечами девушка. — Ежели теперь станет Мулица у тебя под свою честность деньги просить и клясться, что вернет, так ты будешь знать, чего его клятвы стоят.

— Я это и без того давно знал, — ответил краснолюд, быстро моргая и шевеля носом совсем как кролик. — Я б ему и шелонга ломаного не одолжил, хоть он усрись и землю жри. Но тому, что ты жива и цела, рад, рад. Эй, а может, по такому случаю и ты мне долг отдашь?

— Не исключено. Вполне даже может быть.

— А кто ж это с тобою, Светлая?

— Добрые други.

— Ну, морды… А куда ж боги ведут?

— Как обычно, куда глаза глядят. — Ангулема проигнорировала испепеляющие взгляды ведьмака, втянула носом щепотку порошка, остальное втерла в десну. — Нюхнешь, Голян?

— Пожалуй. — Краснолюд подставил руку, втянул носом подаренную щепоть наркотика.

— Если по правде, — продолжала девушка, — то думаю в Бельхавен податься. Не знаешь, Соловей с ганзой не там ли, к случаю, залег?

Голян Дроздек наклонил голову.

— Тебе, Светлая, надобно Соловья избегать. Разозленный он, говорят, на тебя, как та еще росомаха, когда ее в зимнюю пору разбудить.

— Жуть! А если до него весть дошла, что меня на острый кол парой лошадок натянули, у него сердце не помягчало? Не пожалел? Слезинки не обронил, бороденки не обсопливил?

— Никак нет. Говорят, сказал, получила, мол, Ангулема то, что ей давным–давно полагалось: палку в жопу.

— Ох, грубиян. Вульгарь, хамское рыло. Господин префект Фулько сказал бы культурненько: общественные низы. Я же скажу, дно выгребной ямы!

— Тебе, Светлая, лучше такие речи ему за глаза говорить. И возле Бельхавена не отирайся, стороной его обходи. А ежели в город намылилась, тогда лучше б переодеться…

— Ты, Голян, не учи ученого.