class="p1">Пристань была внизу, я видел ее красную крышу. Под обрезом крыши было название «Мочалки». Название меня удивило, потому что город назывался иначе. Но слово «Мочалки» было знакомо.

Возле пристани толпились люди, стояли фургоны, автобус.

Снимали кино.

Я знал, что снимают кино, потому что специально шел туда. И знал, разумеется, что действие будущей комедии происходит в городке «Мочалки». Такого городка нет. Я его сам придумал — маленький чудаковатый город. Но обыкновенность вывески и обыкновенность самой пристани заставили меня забыть, что городок «Мочалки» пять лет назад родился в моем воображении, а надпись — плод трудов художника киногруппы.

И когда я осознал, в чем дело, я улыбнулся от благодарности к художнику, который так нечаянно обманул меня и заставил на минутку поверить в собственную выдумку.

Розинский, режиссер фильма и мой приятель, ждал меня у видеокамер, которые полукругом осадили площадку.

— Ну, как? — спросил он меня, надвигаясь круглым животиком. — Ты себе это так представлял?

— Не так, — сказал я, — но мне нравится, как ты себе это представляешь.

Сейчас он потянет меня в сторонку, подумал я, и начнет жаловаться на группу, на качество видеокассет, на Викторию, на директора. Удивительный человек. Мы с ним снимаем пятую картину, пятую картину он работает с той же Викторией, с тем же директором и все равно подозревает их в неуважительном к себе отношении, в снисходительности, даже в презрении.

— Пошли к монитору, — сказал Розинский вместо жалоб. — Поглядим материал, который до обеда снимали.

Мониторы стояли в комнате начальника пристани, которую тот освободил для группы, хотя сам из любопытства остался и сидел теперь за пустым столом.

Оператор крутил дубли сразу на двух мониторах. Второй брал сцену под прямым углом к главному. Катер на воздушной подушке причаливал к пристани, с него сходили пассажиры. Старик Поляковский крутил головой, разыскивая в толпе свою невестку. На секунду его взгляд задержался на высокой плотной девушке с темно-рыжими волосами, непослушными, даже буйными, скрепленными сзади резинкой. Оператор дал ее крупный план, и я увидел, что у нее ярко-зеленые глаза.

— Это кто? — спросил я. — Я ее не знаю.

— Это не актриса, — сказала Виктория. Могучая седовласая Виктория. Как она изменилась за те годы, что мы работаем вместе! — Это местная, из массовки. Розинский от нее без ума.

— Это я от нее без ума! — сказал оператор. — С такими данными давно надо в Москву.

— Ее не уговоришь, — вздохнул Розинский. — У нее хозяйство, мать больная. Жених скоро из армии вернется.

Когда мы кончили смотреть материал, то оставили второго оператора корректировать световую гамму снятых кадров, а сами вышли на теплый вечерний склон. Приехал оркестр, который должен был играть на проводах героя.

Я поймал себя на том, что кручу головой в поисках девушки с зелеными глазами. Ее не было.

— Где же ваша находка? — спросил я Розинского. Он сразу догадался, о ком речь.

— Надя? — сказал он. — Честно говоря, почти уверен, что Виктория с ней расплатилась и отправила ее домой. Сейчас проверим.

Розинский поднял руку, и тут же рядом возник администратор. «Ну и вышколил группу мой давний друг, — подумал я. — Когда ты начинал свою первую картину, администраторы тебя просто не замечали».

— Миша, — сказал Розинский, — вчера у нас такая рыженькая работала. Надя…

— Виктория Олеговна сказала, что больше ей приходить не нужно.

— Вот видишь, как я их всех знаю. — И тут же Розинский обернулся к Мише-администратору и приказал: — Чтобы немедленно отыскать — и на площадку.

— Но Виктория Олеговна…

— Я сказал.

Миша бросился к своему «жигуленку» — розовому, тридцать шестой модели, недавно купил. Я догнал его.

— Миш, я с тобой.

— Пожалуйста, — сказал он. Он ничего не понял. Он спросил: — Вас по дороге в гостиницу завезти?

— Нет, я с тобой к Наде.

Миша не осмелился перечить. Сам Николай Дмитриевич, маститый, заслуженный, лауреат, пожелал! Им, великим людям, дозволены маленькие причуды.

Надя жила в двухэтажном доме на окраине. Он каким-то чудом остался здесь, хотя всех соседей его уже снесли. От одиночества дом казался молчаливым и пустым. Маленькая седая женщина с нервным, видимо, вечно озабоченным лицом обернулась к нам.

— Надю! — сказал бесцеремонный Миша.

— Не будет она больше сниматься, — буркнула сердито женщина. У меня было такое ощущение, что я ее когда-то видел. Хотя, скорее всего, просто знаю этот тип женщин. — Ей заниматься нужно. Опять провалится в институт.

— Только на один день, — сказал Миша. — По личной просьбе режиссера. Видите, даже наш автор приехал. И вообще ей прямая дорога в кино.

В этот момент Надя вышла из дверей. Мне показалось, она была уверена, что за ней должны были приехать и позвать. Нет, она не была накрашена или как-нибудь особенно одета. У нее была очень белая, в веснушках кожа. И волосы ее были не то чтобы рыжими, а очень густого, темного медного цвета. Она знала силу своего взгляда. Она внимательно поглядела на меня.

— Николай Дмитриевич. Знаменитый писатель, — поспешил представить меня Миша. В иной ситуации я бы одернул его. Но что поделаешь, пускай Надя слышит именно эти слова.

— Я знаю, — сказала Надя. — У меня ваша книжка есть. А Виктория Олеговна сказала, что в моих услугах она больше не нуждается.

Она удачно скопировала голос Виктории и даже надменную — графскую — каменность ее лица. Миша хихикнул:

— Сам Розинский просит.

— Мама, — сказала Надя, — я буду вечером.

И пошла к машине.

«Как она естественна! — подумал я. — Как она правильно садится в машину».

В машине она поглядела на меня оценивающе. Гожусь ли я в знаменитые писатели?

— Я думала, что вы старый, — сказала она.

— Я и так немолодой, мне скоро пятьдесят будет.

— Никогда не дашь, — сказала Надя. — Вас, наверное, в автобусе еще молодым человеком называют? Молодой человек, передайте билет. Правильно?

— Еще называют.

— Режиссер кажется старше вас.

— Только кажется.

— Я вообще считаю, что молодым девушкам нечего делать со своими сверстниками. Скучно до ужаса. Мужчина должен иметь опыт.

Это были не ее слова. Наверное, из какого-нибудь кинофильма. Она положила ногу на ногу, колени у нее тоже были белые.

— Я совсем не загораю, — заметила она мой взгляд. — Обгораю и снова белая. Даже обидно, как будто в отпуске не была. Вы мне завтра книжку свою подпишете?

— Обязательно.

Мы приехали. Розинский ждал, не начинал без Нади. Не потому, что она была ему нужна, а потому, что таким образом устанавливал свою безграничную власть в группе. Виктория дулась, но молчала.

Надя прошла к толпе провожающих главного героя так, словно была единственной звездой на площадке. Роли