она — ребенок). А ведь именно это могло бы одним махом решить все проблемы. Пока что старик, признавая мой разум, все-таки не может оценить масштабы эксперимента, поставленного эволюцией над единственной (пока?) особью мира насекомых, ведь само их строение и функционирование, казалось бы, начисто исключает возможности проявления разума. Но, как говорится, я — научный факт, и ничего с этим не поделаешь.

Хорошо еще, что у старика на редкость острое зрение. Поэтому у нас с ним есть одно общее слово — да. «Да» — это когда я встаю на задние ноги. Вот и теперь.

— Тебе дать газету почитать?

— Да! Да! Да!

Я стою на задних ногах и шевелю усиками. Еще бы — я истосковался по газете. Два дня ее не видел.

— Сейчас, — говорит старик.

Я — самая любимая его игрушка и главная тайна. Но я упорствую в желании ночевать дома в маленьком муравейнике, спрятанном в фундаменте старого сарая. Здесь я стану добычей первого же паука.

Если бы я не был скептиком, уверенным в тщете земной славы, мне ничего не стоило бы полностью подчинить своей власти муравейник, может, даже объединить соседние. Но зачем? Умнее ли король муравьев, чем одинокий формика сапиенс? Станет ли более счастливым мой маленький народец? Вряд ли. Ладно, к этой проблеме я когда-нибудь вернусь. А сейчас — за чтение!

Старик установил газету на специальном пюпитре в метре от меня, так, чтобы мне не приходилось ползать по строчкам, как когда-то, в начале нашего знакомства. Ведь именно за этим занятием застал меня старик в прошлом году и, как сам признается, готов был безжалостно смахнуть меня на пол, но его смутила последовательность, с которой черный муравей, доползая до края газетной колонки, быстро возвращался обратно, чтобы проползти вдоль следующей строки.

Ага, старик обвел красным карандашом заметку в правом нижнем углу полосы.

Что же он счел достойным моего муравьиного внимания?

«Лима. Наш. корр. Перуанский исследователь Хуан Суарес, совершивший смелое путешествие к верховьям затерянной в джунглях реки Караньи, обнаружил там колонию громадных муравьев, создателей широких, до фута, дорог, тянущихся на многие километры. Размер красного муравья, названного ученым «формика гигантика», достигает двенадцати сантиметров».

— Ну и как тебе? — спросил старик. — Вот это, понимаю, братья по разуму!

Он был рад, полагая, что доставил мне удовольствие. Я не сказал «да». Очередная фальшивка, явное преувеличение. Почему-то человечество склонно к гигантомании. Ведь если бы такие дороги строили маленькие муравьи, никто бы не удосужился трезвонить по всему свету. Судя по всему, это бродячие разбойники, хищники, низкоорганизованные и отсталые даже по сравнению с моими братьями. Но все же — гиганты! Бойтесь их, люди! Наверняка в каких-нибудь изданиях пониже рангом уже распространяются слухи о коллективном и злобном разуме громадных муравьев из Перу. А почему бы нет? Мы — олицетворение чистого разума, без эмоций и чувства жалости. Сколько дрянных романов написано на эту тему! Ах, как бы я все это сейчас выложил моему старику!

— Ну что же ты? Не понял?

Старик был разочарован тем, что я не соблюдаю правил игры. Не восторгаюсь вместе с ним тем, что в каком-то Перу один из видов формика под влиянием благодатного климата достиг исключительных размеров.

— Ну, как знаешь. — Старик обернулся к покупателю. Покупатель был постоянный. Я его давно уже встречаю в киоске.

— Что новенького? — спросил покупатель. Очевидно, он пенсионер. Я сужу по белому цвету волос и глубине морщин на лице. — Читали сегодня про муравьев?

Надо же случиться такому дикому совпадению! Неужели больше не о чем поговорить двум цивилизованным людям? Над миром висит угроза атомной войны, которая может вызвать новые благоприятные мутации в муравьях, но уж никак не в людях, все меньше остается на Земле чистой воды и чистого воздуха. Но их, видите ли, интересуют не детская преступность и не топливный кризис, а муравьи в Перу, которые никогда и никому не угрожали, жили себе в джунглях и прокладывали бессмысленные для человечества дороги.

— Читал, — подтвердил мой старик с усмешкой в голосе. Он-то знал, что я присутствую при разговоре. — И как вам?

— Боюсь, что сегодня не засну, — сказал покупатель. — Я вообще насекомых не выношу, пауков и тараканов в первую очередь! А что, если их к нам завезут? Тогда детей на улицу не выпустишь.

— А вдруг они разумные? — возразил мой старик. Это для третьего, для свидетеля.

— Тем хуже, — отрезал покупатель. — Тогда вообще жизни не будет. Была человеческая эпоха, а станет муравьиная. Помяните мое слово. Кровь из нас сосать будут.

Порой я не могу преодолеть раздражения против человечества. Ну почему эволюция дала первенство именно этим, нестабильным, ленивым, подозрительным особям? То ли дело муравьи, не мыслящие себе существования в безделии… Впрочем, я несправедлив. Все мои аргументы разбиваются об один факт: я — брат людей, а не брат муравьиного племени. Хоть и печально мне это сознавать. Не вошедши в их племя, я — уже изгой в своем.

— Если разумные, то нечего их бояться, — сказал мой старик. — Разумные друг дружку всегда поймут.

Да, я несправедлив к людям. Кто мне ближе всех на земле? Этот старик. И девочка из дома напротив. Вот и все.

— А вы все шутите, — ворчал покупатель. — Даже люди между собой сговориться не могут… Бейте! Сзади вас! Да там вон, на полочке, сейчас укусит!

Я так заслушался, что не сообразил, что моего старика призывают к убийству, которое у людей убийством не считается. А старик под натиском этого крика поднял ладонь, и она повисла в воздухе надо мной.

— Ну, — сказал старик, — напугали вы меня. Это же муравьишка.

— Опасаетесь? — бушевал храбрый покупатель. — Дайте, я сам достану.

Вот он уже втискивается в окошко.

От греха подальше я отбегаю к стопке журналов.

— Не лезь, — вдруг озлился мой старик. — Муравей муравью рознь. Считай, это мой друг…

А меня тут же посетила печальная мысль: не будь он знаком со мной, прихлопнул бы? Или нет? Вот и еще почва для печальных раздумий. Я пойду. Пойду дальше.

Я сбежал вниз по стене и слышал, как суетился, расстраивался мой старик.

— Ну куда же ты задевался? Не смахнул ли я тебя невзначай? Может, перепугался? Да ты вылезай, не обращай внимания, нечего делать человеку, вот он и выдумывает.

Но я не стал возвращаться.

Путешествие через улицу отняло много времени. С точки, отстоящей от мостовой на два миллиметра, нелегко увидеть приближающиеся автомобили. Приходится бежать по трещинам и выбоинам, рассчитывая, что спасут неровности асфальта.

Я рискую ежедневно, ежечасно, втрое,