Слуги наполнили нам кубки, мы звонко сдвинули их над столом. Похоже, я заполучил еще одного приятеля. Кстати, очень неслабого.

А первый, который сам объявил себя моим другом, на другой половине стола пожирает все, до чего дотягиваются его руки, а когда остаются одни обглоданные кости, я слышу треск и грохот, будто там работает камнедробилка.

Музыканты стараются заглушить чавканье и плямканье, за столом полупьяное веселье, я потихоньку поднялся и выскользнул из зала. В двери заглядывают оруженосцы и привилегированные слуги, на мордах жадное любопытство.

Передо мной расступаются почтительно, я прошел через анфиладу помещений, в открытые двери пахнуло свежим воздухом двора, вперемешку с ароматом конского и мужского пота.

Саксон неутомимо распоряжался воинами, заменяя охрану на воротах, разбирал споры, проверял оружие и доспехи, раздавал чертей за недостаточно бодрый вид.

Я подошел, прислушался, стараясь держать на лице улыбку человека сытого и всем довольного. Саксон оглянулся несколько раздраженно.

— Сэр... э-э... Светлый? Чем могу помочь? Я отмахнулся.

— Все в порядке. Надоело жрать и пить. Мы рыцари, а не эти... Нам нужен звон и лязг мечей, крики убитых жертв и стоны мертвых трупов врага! Вот это настоящий пир для мужчины... Не так ли?

Он поморщился, ответил уклончиво:

— Да, конечно, для вас это пир...

— А для вас?

— Для меня это все работа, — ответил он мрачно. — Когда в ответе за сорок остолопов, не до пира...

— Замок охраняют сорок человек? — спросил я. — Это немало.

Он нахмурился, но не стал в лоб спрашивать, на чью разведку я работаю и в какой валюте получаю за секретные сведения, пожал плечами.

— Когда как. Сами знаете, обычно замки охраняют человек десять. А то и того меньше.

— Знаю, — согласился я. — Потому и удивился.

Он буркнул:

— А что, пусть в казарме штаны протирают? Только в кости играть да девок щупать? У нас народ такой: через неделю забудут, с какого конца за меч браться. Надо гонять, надо.

Я беспечно засмеялся.

— Это любви вам не добавит.

Он сказал раздраженно:

— О любви пусть женщины думают. А мужчины должны делать дело.

Он посмотрел сурово, потом взгляд смягчился, вспомнил, что это я завалил Прозрачника, отбил полоненных женщин и пострелял гарпий.

Вдоль стены пытался проскользнуть какой-то невзрачный человечек со щитом и копьем, Саксон заорал на него люто, тот подбежал виноватой трусцой, а я, чтобы не смущать провинившегося присутствием, повернулся и пошел, однако почти сразу наткнулся на матерого рыцаря в роскошном камзоле. Выше среднего роста, крепко сбитый и похожий на отесанную каменную глыбу: грудь колесом, в плечах косая сажень, голова массивная и литая, как у матерого кабана. Внешне похож на сэра Растера, даже тот же недружелюбный взгляд, в каждом движении сквозит желание подраться.

Всмотревшись, я сообразил, почему смутно напоминает египетскую мумию: все лицо, как стенка разбитого вдребезги глиняного кувшина, а потом кое-как склеенного, в грубых шрамах: какие валиками, какие бороздами, одни белые, другие сизые и даже багровые.

Он с явной неприязнью оглядел меня с головы до ног.

— Это вы некий... спрятавшийся за прозвищем Светлого? Я уже слышал ту ложь, что вы о себе распустили... Но я думаю, что вы только языком хорошо работаете.

Саксон повернулся к нам и смотрел с интересом. Я чувствовал, как закипаю, этот гад провоцирует на драку, но ответил как можно вежливее:

— И почему вы, любезнейший сэр, изволите настолько любезно... э-э... мыслить?

Он фыркнул.

— Личико больно нежное!.. Женскими кремами пользуетесь?..

Я промолчал. Не сказать, что у меня нежная кожа, но, конечно, не такая огрубевшая, как у этих, что с детства под суровыми ветрами, палящим солнцем и северным ветром, что бросает в лицо ледяную крупу, рассекающую кожу крохотными льдинками.

— Я вообще неженка, — ответил я. — Люблю цветы, бабочек, облака... куртуазную поэзию, маньеризм и постгуманизм. А вы как относитесь к постгуманизму?

Он сплюнул мне под ноги.

— Вот как я отношусь к вашему... и вам тоже!

— Вы недостаточно куртуазны, — ответил я со вздохом. — И ни слова о поэзии... Почему вы такой грубый?

Он захохотал, из дома вышли несколько рыцарей, подошли к нам и, остановившись в сторонке, внимательно слушали.

— Я граф Росчертский, — объявил он гордо. — Мой род — поколение воинов! И мы всегда топчем неженок, недостойных даже попадаться нам на глаза!

Рыцари посмеивались, подталкивали друг друга локтями. На графа, как я заметил, посматривают с симпатией. Забияки всегда ею пользуются, они вносят разнообразие и оживление в обычно скучную жизнь. А что граф удалой боец — удостоверение прямо на лице, написали и подписались множество противников.

— Топчете, — повторил я задумчиво. — И какой семантический смысл вы вкладываете в такое емкое слово?

— А вот такой, — ответил он грубо, — просто топчем!

— Хорошо, — произнес я кротко и как можно более нежным голосом. — Берите, граф, то оружие, которым вдруг да умеете пользоваться.

Он не поверил своим ушам:

— Что? Что вы сказали?

— Только то, — объяснил самым елейным голосом и благочестиво перекрестился, — что постараюсь сделать для вас добро, как примерный христианин... вобью ваши слова вам обратно в глотку. С зубами. Церковь учит всех нас быть добрыми и вежливыми. Вот я и научу вас.

Он подскочил от неожиданной удачи.

— Вы меня., вызываете? Ну хорошо!.. Жан, быстро неси мой меч. Жак, поскорее принеси доспехи! Достаточно одного панциря.

Слуги метнулись в дом, к графу подошли рыцари и начали что-то объяснять, поглядывая на меня. Ко мне наконец приблизился Саксон, в глазах непонятное выражение.

Я сказал первым:

— Вы сейчас скажете, что это опытный боец, победитель всяких там сопляков, и что мне с ним не справиться.

Он неожиданно ухмыльнулся.

— Похоже, вы не совсем новичок. Именно это я и хотел было сказать, потом передумал...

— А что советуете?

— Надеть полные доспехи, — сказал он серьезно.

— Уверены, что так нужно?

Он вздохнул.

— Увидите.

Я вернулся в свою комнату, быстро облачился в доспехи Арианта, меч взял простой, а когда вышел во двор, там уже собралось человек тридцать знатных воинов. Граф Росчертский в середине круга, трое слуг и оруженосец напяливают на него пластины панциря, скрепляют ремнями, затягивают, защелкивают поножи, укрывают руки защитными пластинами.