Что-то было не так. Царапнуло, как булавка, оставленная в рубашке невнимательной швеей. Один свиток, другой… Все чистые, аккуратно сложенные… Запах! Надир поднял к носу коробку и принюхался – чеснок. Совершенно точно чеснок, но откуда? Он бы никогда не позволил себе взять книги грязными руками! Но запах, пусть и слабый, был совершенно отчетливым.

Надир поежился. И вдруг показалось, что караулы под окном и дверью – это не так уж и плохо… Нет, нужно успокоиться! «Страх – лучший друг опасности и злейший враг спасения», – всегда повторял отец.

Он снова понюхал коробку и осмотрел со всех сторон. Вроде бы чистая… Понюхал собственные пальцы – они не пахли ничем, разве что едва заметно розовым маслом – перед ужином он поменял рубашку на свежую, взятую из сундука именно с этим ароматом. Значит, свитки пахнут не его руками. А кто, спрашивается, мог зайти в комнату, пока Надира в ней не было? Это он спросит у охраны. Чуть позже спросит. Потому что это не главный вопрос, важнее – зачем.

Надир оглядел крохотную комнатушку совсем по-новому. Узкая деревянная кровать, накрытая соломенным матрасом и грубоватым, но чистым бельем. Сундуки и коробки с вещами… Может, кто-то из слуг решил его обокрасть? Высокородного? Рискуя шкурой и головой? Разве что от великой глупости или не менее великого отчаяния. Например, украли какую-нибудь безделушку, надеясь, что ее не хватятся? Но украшения в шкатулке под замком, а пустяки вроде гребней, зеркалец и баночек с притираниями – кому они нужны? Не то…

В коробке со свитками нет ничего ценного, если только ты не знаешь, сколько стоит лист «Поэмы о жемчужных облаках», написанный рукой самого ее автора. И то еще нужно найти, кому продать такую редкость. Заподозрить в подобном слуг, самого хозяина или охрану – смешно…

Все-таки Надир, преисполнившись лихорадочного возбуждения, пересмотрел все свои вещи, а главное – перенюхал, благословляя нелюбимый запах чеснока за стойкость, а неизвестного мерзавца за неосторожность. Чесноком не пахло от укладки с одеждой и обувью, на шкатулке с драгоценностями посторонних запахов тоже не было… Но зачем кому-то копаться в книгах?!

Небрежно засунутую в дальний угол коробку с принадлежностями для письма он взял уже из чистого упрямства. И от нее чесноком просто разило! Ну, хорошо, для обычного человека, может быть, и нет, но Надир много раз выигрывал споры, с завязанными глазами опознав из пяти-семи благовоний то, что было загадано. А они иногда отличались одной-двумя каплями душистого масла на флакон! Не о том он сейчас думает… Бумага, кусочки пергамента, чернильница, перья, флакон с чернилами… Зачем они кому-то?!

Он закусил губу, снова и снова перебирая заметки, сделанные от скуки еще в начале путешествия, рисунок безымянного степного цветка… набросок распластавшегося на траве коршуна – кто-то из охраны подбил его стрелой на спор… А потом, поняв, чего не хватает, резко вдохнул полной грудью, почти захлебнувшись воздухом, и медленно выдохнул. Еще раз тщательно перебрал все по листку – ошибки не было. Пропал всего один рисунок.

Это был то ли второй, то ли третий день после появления Раэна. Вечером на привале воины развели костер, и целитель сидел с ними, шутил, прикладываясь к фляге вина, которую пустил по кругу за знакомство, а Надир, устроившись поодаль, молча любовался им, как любовался бы прекрасным цветком, чистокровным жеребцом или безупречной жемчужиной. Такая непохожая, чуждая красота… словно сама не осознающая себя. Блики пламени ложились на лицо чужестранца, превратив его в изменчивую светящуюся драгоценность, и Надир потянулся за бумагой, боясь оторвать взгляд – вдруг наваждение исчезнет?

Не было времени растирать тушь или разводить краски, он схватил карандаш и принялся торопливо набрасывать портрет, ловя миг вдохновения. Раэн, словно почувствовав его взгляд, обернулся, насмешливо вскинул бровь, но ничего не сказал, только потом, на следующий день, в шутливом разговоре попросил показать, но Надир отговорился, что неоконченную работу не показывают…

Увы, поймать подобный миг больше не получилось, а когда Надир попытался просто нарисовать Раэна снова, на получившийся позор смотреть нельзя было без отвращения.

Кому же понадобился портрет бродячего целителя? Надир облизал пересохшие губы. В детстве одной из любимых игр у него была «Тысяча лепестков», когда красивую картинку разрезают на множество кусочков, из которых нужно снова собрать целое. Совсем как сейчас… Наргис, дядя, разбойники, джандар и его люди, вор, таинственный целитель… Чудесная игра, не будь ставкой в ней столько жизней.

Он снова поежился от пробежавшего по спине озноба. На этот раз дядюшке не удастся сбежать от разговора. Да, непослушание старшему в роду – великий грех, но Надир – сам наследник своей ветви. И за род, от которого остались только они с Наргис, он отвечает и перед богами, и перед родителями. Слишком много теней окутывает ир-Даудов, и среди этой тьмы, на время затаившись, прячется смерть. Уехав из Харузы, они с дядей лишь на время сбили ее со следа, но Наргис осталась там! Благие боги, защитите ее, пока Надир попробует распутать этот змеиный клубок!

Раэн легким касанием проверил чувства Зеринге. Настороженная готовность отразить удар, упрямое сопротивление… Халид изо всех сил пытался возвести между ними стену, пользуясь показанным приемом сосредоточения, и у него отлично получалось. Ничего, зато при деле и не думает о всяких глупостях. А заодно и от внушения Лиса прикроется. Оборотень не пустил в ход и половины своего легендарного обаяния, но Раэн уже ощущал, как нарастает звенящее тугое напряжение, укрывающее чинца, будто щит.

– Разве я препятствую, Хранитель? – усмехнулся Лис одними губами, и в его глазах заблестели насмешливые искорки. – Тебе нужен кто-то из моих детей? Ищи. Весь дом к твоим услугам, хоть это и против правил приличия.

– И ты говоришь мне о правилах? – тихо сказал Раэн, едва узнавая собственный голос. – У нас был договор, Лис. Я позволил тебе жить на моей земле, я закрыл глаза на многое. Рожденный с клыками не станет есть траву. Хищники тоже имеют право взывать к Равновесию, и я учитывал это. Но ты перешел грань. Бешеные звери заслуживают одного милосердия – быстрой смерти.

– Слова, слова… – Оборотень покачал головой, как фарфоровый болванчик из тех, что продаются в чинских лавках, и шелк его многослойных одежд зашелестел в тон вкрадчивому голосу. – В чем ты меня обвиняешь? В смерти человеческого детеныша? Я не велел ее убивать. Мальчики просто заигрались. Разве ты станешь отнимать у кошки живую мышь, принесенную котятам для учебы? Или у лисят – полузадавленного зайца? Ты и сам признал, что мой народ – хищники, охота – наше святое исконное право.

– Тогда право человека – содрать с лисы шкуру на воротник! – выплюнул Раэн. – Особенно, если она заигралась и начала давить кур не ради еды, а ради забавы. Хватит болтовни, Серый. Где девочка?

– Ищи, – развел руками Лис, улыбнувшись. – Что найдешь – все…

– Мое! – закончил Раэн, резко взмахнув ладонью.

Тяжелый кулак Силы ударил Лиса в грудь, сбил с ног и швырнул на стену. Мелькнул разноцветный ворох шелка – и тут же в ушах лопнувшей струной зазвенело сбитое заклятье, которое Лис готовил. Что-то смертельно острое, тонкое и ядовитое, скрытое запахом благовоний и павлиньим богатством красок.