Она бережно сложила письмо и положила его в шкатулку, помедлила, уговаривая себя закрыть крышку. Все равно ведь придется. Последний раз посмотрела на засушенный белый цветок, плоский, полупрозрачный, лежащий между двумя тонкими листиками бумаги… Запах давно выветрился, и алая сердцевина побледнела, цветок превратился в свою собственную тень. Совсем как надежды Наргис.

– Что ты знаешь о проклятиях, чинка? – прошептала она, сжимая тяжелую шкатулку между ладонями. – Говоришь, я не виновна? В этих пяти смертях – может быть. Но Аледдин… Или в том, что с ним случилось, нет моей вины?

«Вин-ны, вин-ны…» – стучала кровь в висках, и Наргис подняла руку к губам, то ли сдерживая стон, то ли прижимая их плотнее, чтобы боль прояснила сознание. Аледдин… Благородный, добрый, умный… Рожденный, чтобы украсить мир, сделать его справедливее и ярче! Разве заслужила она хоть каплю его любви? Или хоть единое слово из тех нежностей, которыми полны его письма, будто весенние реки – водой? Он, много лет умирающий заживо, сгорающий в пламени мучительной болезни, не винит Наргис ни в чем и даже не верит, что болен из-за нее. Но разве можно в этом ошибиться?

Шарифа ир-Гамалейди убил его собственный жеребец. Прекрасно выезженный, как говорят, бегавший за хозяином, словно собачка… Имран ир-Альмах порезался ножом, очистив персик, и в три дня сгорел от лихорадки. Динара ир-Малиса в саду посреди Харузы укусила степная гадюка. Кейрани ир-Маджар просто не проснулся однажды утром, его так и нашли в постели со счастливой улыбкой на бледных губах и письмом от визиря ир-Дауда в окостеневших пальцах. Отец Наргис писал о согласии породниться семьями…

Надир ир-Лейлах, последний… Все твердили, что выдавать девушку за мужчину, носящего то же имя, что ее брат, очень дурная примета! Но к ней уже давно никто не сватался, и отец был мрачен, а в его взглядах, которые Наргис то и дело ловила на себе, тлела тревога, будто угли под слоем пепла. И если о каждом из прежних женихов он рассказывал, испрашивая ее согласия, то имя Надира ир-Лейлаха Наргис услышала почти случайно.

Надир тогда чуть ли не впервые поссорился с отцом, ему жених с его именем чем-то очень не нравился. Чем именно – сестре он поведать отказался наотрез, но в доме после разговора Надира с отцом стало тяжко, как накануне грозы. А потом брат пришел к ней в комнату и сказал, что не допустит этого брака, даже если придется пойти наперекор отцовской воле. Найдется для Наргис кто-нибудь получше… Но ссор из-за этого у них с отцом больше не случилось, потому что тезка Надира, уже приславший ир-Даудам обручальный подарок, подавился вишневой косточкой. И лекари вновь оказались бессильны. Невозможно нелепая гибель и оттого еще более страшная…

Пятеро женихов – пять смертей. И лишь самого первого, в сердце Наргис так и оставшегося единственным, смерть не обошла стороной, но дала отсрочку. Жестокую отсрочку, более мучительную, чем немедленная казнь. Случайность? Невозможно! Если только не случится чудо, и смертный приговор Аледдина не будет отменен искусными лекарями или магами… Но в благие чудеса Наргис давно перестала верить, как и в искусство целителей.

Никто из них, прячущих глаза и бесполезно старательных, так и не смог спасти ее отца, матушку, маленького брата. И никто до сих пор не может помочь Аледдину. Только морской ветер Тариссы приносит облегчение, краткое и бесполезное, как капля воды, упавшая на губы умирающему от жажды. И нет им с Наргис ни утешения, ни надежды. Лишь редкие письма, тайные от всех. То ли слова, то ли стон боли, когда невозможно терпеть, но крик не выпускаешь наружу, переплавив его в отчаянную нежность строчек. И признаний в них можно не стыдиться, потому что безнадежность – второе имя этой любви.

Шкатулка вдруг показалась ей невыносимо тяжелой, словно в ней лежали не тонкие листки рисовой бумаги, а мысли Наргис, передуманные за все эти годы. Мысли, сны, слезы… Только они и остались проклятой невесте, обреченной на вечную скорбь, так Наргис думала еще совсем недавно. А теперь?

Она бережно убрала шкатулку на место, поднялась и подошла к окну, не торопясь отдергивать полог. Комната, знакомая каждым уголком, каждой ниткой в ярком ковре и стежком в расшитых занавесях, казалась безопасной. А там, за окном, огромный страшный мир! И она в нем одна. Дядя и Надир далеко, да и чем они могут ей помочь?

Дядюшка – отважный военачальник, честный и добрый человек, но отец часто шутил, что даже новорожденный теленок больше способен к плетению заговоров, чем его драгоценный брат. Если бы Наргис могла укрыться от грозящей ей опасности за стеной клинков и щитов, лучшей защиты, чем дядя Хазрет, и желать было бы нельзя. Но что клинки и щиты тому, кто приходит в ночи в крепко запертую комнату и покидает ее легко, словно тень? Разве преградит ему путь честная сталь?

Надир же и вовсе не способен ее уберечь. Он не воин, не чародей, не искушенный в тайнах царедворец. У Надира на уме только книги, музыка и картины – а от калама и кисти в этом деле толку мало. Ах, почему Наргис не родилась мужчиной? Она могла бы стать воином или магом, визирем или ученым – кем угодно! Она могла бы спасти себя сама! Впрочем, ей и так придется это делать…

Затаив дыхание, словно там, за окном, ее действительно прямо сейчас подстерегала беда, Наргис отдернула занавеси и жадно вдохнула вечернюю прохладу. О да, затвориться в комнате, окружив себя служанками, охраной и магами, безопаснее. Ее будут беречь, как величайшую драгоценность, и, может быть, неизвестный преследователь отступится… Но рано или поздно сокровищница станет тюрьмой, и Наргис в ней задохнется, как живой цветок становится собственной тенью между плотными листами бумаги, что сохраняют его форму и цвет, но отнимают аромат и саму суть цветка.

Значит – она будет сражаться. Не может быть, чтобы не нашлось средство против неизвестного, человек он из плоти и крови или нечисть, злой джинн, темная мара, приходящая в ночи. Гадалка Минри обещала ей помощь! А еще… Наргис вспомнила чужестранца, появившегося так вовремя, что это само по себе было подозрительно. Могут ли розы расцветать и умирать в одних и тех же руках? Нет, целитель Раэн, с его теплым взглядом и ласковой улыбкой, никак не походил на того, чей голос одним воспоминанием заставлял кровь Наргис застывать в жилах. Если только это не маска, чтобы подобраться к ней поближе…

Наргис встряхнула головой, отгоняя неуверенность, снова попытавшуюся змеей заползти к ней в душу. Отец говорил, что если с горы на тебя несется лавина, оставаться на месте опаснее, чем бежать. А еще он учил их с Надиром, что тот, кто сдается до боя, погибает раньше смерти. Отцу не придется стыдиться за нее. Дочь ир-Даудов сможет защитить свою честь даже ценой жизни, если не будет иного выхода. А там, за бездонной и вечной Бездной, которую пересекают отлетевшие души, она дождется Аледдина, и справедливые боги позволят им быть вместе… Но сначала она все-таки выдержит свой бой, каким бы трудным или безнадежным он ни оказался.

* * *

– Почитать вам перед сном, дядюшка? Я нашел в своих книгах полный список «Поэмы о деяниях шахзаде Ирулана», – улыбнулся Надир, макая лепешку в мясную подливу. – С подробным описанием всех его военных походов!