подкаблучника. И ушёл на целую неделю. Свекровь уговаривала невестку не обращать внимания, убеждая, что это нормально для молодого мужика. Нагуляется, мол, и остепенится. Слишком рано мальчик стал папой.

Несколько раз Витёк устраивался в какие-то подозрительные фирмы: то экспедитором, то генеральным директором. Удивительным образом ему удавалось вовремя уносить ноги, чтобы не оказаться в тюрьме, потому, что это были однодневки, созданные только для того, чтобы украсть и исчезнуть.

Идти на нормальную работу муж и папа никак не хотел. От армии его отмазали. Денег в дом он так ни разу и не принёс. Зато, аппетит имел отменный, наев больше ста килограммов.

Вместе супруги смотрелись карикатурно: прыщавый юноша размером с гору, ростом под два метра и малюсенькая девочка, едва достающая до его подмышки. Антон не мог понять, что держит его дочь возле этого монстра.

К этому времени даже Татьяна Михайловна не сомневалась, что Витя реальный отец Машеньки. Спутать это дитя ни с кем было невозможно. Они перелистывали альбомы с фотографиями сына – одно с папой лицо.

Над Настенькой тряслись, боялись её окончательного ухода,  однако сделать с сыном, изменить его поведение, были не в силах. Он оказался слишком слаб по части интереса к представительницам слабой половины человечества. Все его заботы были сосредоточены в области девичьих трусиков и объёмных декольте.

Очередное стремительное переселение, затяжная беспощадная депрессия у Настеньки, мучительные истерики, обильные слёзы. Девочка без движения лежала в папиной квартире на диване лицом к стенке. Виктор Николаевич умолял девочку вернуться, обещал выгнать сына к чёртовой матери, иначе, если тот ещё раз посмеет…

Её опять сломали, наобещав сто бочек арестантов. Какие мысли роились в голове Настеньки, Антон не понимал. Неужели непонятно, что раз от раза становится только хуже?

Уговоры и аргументы не действовали. Витёк пришёл извиняться с сияющим всеми цветами радуги фингалом под глазом, однако принёс букет цветов. Скорее всего, подобным аргументом закончился разговор сына с папой, который исчерпал набор убеждений.

На этот раз мальчика хватило на неделю. Он опять заскучал. Ещё эта Машка. Она всё время орёт, как ненормальная. Неужели не может понять, что папа хочет спать?

Поезд ушёл без расписания, дав на прощание гудок в виде хлёсткой пощёчины неверному мужу, которая вызвала непредвиденную реакцию: гигант с разворота ответил, не рассчитав силу удара. Его кулак впечатался в хлипкую девичью грудь, едва не проломив её. Настя сложилась пополам, проехала на попе несколько метров и с хрустом въехала в стену.

Витёк подхватил девочку, положил на кровать, зацеловывая, прося прощения. Настя пришла в себя, вышла в комнату родителей, – Виктор Николаевич, я ухожу. Принесите к папе Машеньку и наши вещи. Пожалуйста.

Родитель понял по её внешнему виду и по выражению глаз, что произошло нечто неординарное.

Рассказанное Настей напоминало Антону рисунок графика его отношений с Лизой. Те же супружеские качели. Уговоры, обещания, клятвы, очередное предательство. Далее скандалы, вздорные обвинения, хлопанье дверью, возглас "пожалеешь". Классика жанра. Новым стал только прицельный удар в грудь. Синяк наливался довольно обширный.

Выхода, если он и существовал в принципе, не было видно ни под каким углом.

Настенька называла Антона папамама, ластилась, плакала, зарываясь в его грудь, а он, взрослый мужчина, ничем не мог ей помочь. Вдобавок ко всем неприятностям его сократили на работе. Семья из четырех человек осталась совсем без средств.

Пришлось срочно налаживать бизнес, торговлю сигаретами. Была вызвана бабушка, иначе ничего не получалось, совсем.

Антон с Настей по очереди торговали в палатке, бабушка вела хозяйство,  нянчилась с Машенькой. Крутились, как могли. Выживали. Время от времени появлялась Лиза с требованием денег за невмешательство в их дела.

Настя боялась её панически, пряталась, стоило лишь увидеть маменьку, услышать голос, который от частого употребления горячительных напитков приобрёл специфический скрипучий тон.

Проще было от неё откупиться, чем вступать в полемику. Стервозность Лизы переходила всякие границы. При встрече она сходу начинала обвинять и разоблачать. После краткого общения с ней всё валилось из рук.

Настя держалась, как могла. По-прежнему случались слёзные вихри, вечера воспоминаний периода её большой любви, однако страсть постепенно стихала. Хотя рецидивы случались.

Молодожёны несколько раз тайком встречались на нейтральной территории, о чём Антон был осведомлён. Что делать? Он обречённо опускал руки и молчал. Больше у него не было сил контролировать процесс. Что будет, то и будет. Судьба.

Фортуна ещё раз, похоже, последний, вмешалась, чтобы показать абсурдность любовного мезальянса, когда Настенька заразилась скверной болезнью, которая не приходит сама по себе: её обязательно приносит в качестве презента любимый. Двух мнений быть не могло.

Девочка ни с кем больше не общалась. Ей повезло, что недуг почувствовала сразу, не постеснялась спросить совета у папамамы, у бабушки. Настеньку даже не положили в больницу, вылечили серией уколов антибиотиками.

Любовь моментально растаяла, как сон, как утренний туман. В дальнейшем девочка вспоминала о папе своей дочки с приличной долей брезгливости: болела недоверием ко всем мужчинам и депрессией очень долго. Бывшего мужа обходила стороной, включив его, как и свою мать, в чёрный список нерукопожатных персон.

Когда Антон женился повторно, Машеньке уже было пять лет. Дочка жила с бабушкой на съёмной квартире. У девочки тоже появился поклонник. С ним она и связала свою жизнь.

Не без трений, но всё-таки, Настя сумела установить прочные отношения со своим мужчиной. Они вместе построили дом,  выучили Машеньку в Университете. Жизнь налаживалась.

А маменька, Лиза, её давно нет в живых. Полная свобода от всего и всех обходится очень дорого. Самое печальное, что платить приходится всем, кто по воле судьбы оказывается рядом.

А снилось им, что их никто не любит

Трепещущие пламенем тела,

Уставшие от длительных разлук,

Желающие ласки и тепла,

Касаний губ, прикосновений рук..

Сверкают в небе зарева зарниц,

И смерч несёт, захватывая ввысь.

Я у твоих колен простёрся ниц

И умоляю сердце – не взорвись!

Алексей Порошин

В дикой толчее Игорь спустился в Метро, с трудом втиснулся в вагон поезда. Сорок минут в духоте и давке – то ещё удовольствие, но деваться некуда – надо.

Он не любил эти поездки: тесноту, спёртый воздух с застоявшимся запахом, раздражённые и усталые лица вокруг; старался переключить внимание на что-то необычное, интересное. Если удавалось занять сидячее место, закрывал