не выясняй, права не качай, разговаривай спокойно, словно тебе всё равно. Если обрадуется – пойду сватать.

– А если нет?

– Если нет, папой буду я.

– А я?

– А ты, доченька, дура набитая. Господи, о чём это я? Кто бы тебя уму-разуму научил, если у тебя мамаша чисто номинальную должность в семейной табели о рангах занимает. Я мужчина, не пристало мне с дочкой разговаривать о взрослой любви, о подстерегающих опасностях, о предохранении, а мамке твоей не до того. Она свободу осваивает.

– Почему сразу дурра, я что – виновата?

– Ну, не знаю, что и сказать. Извини, доченька, но то, что сейчас у тебя в животике, не из воздуха туда попало. Не дуры любовь понимают немного иначе. С прогулок при Луне начинают, с поцелуев, а эротические исследования оставляют на закуску, когда появляется уверенность, что друг не подведёт.

– А я с чего, что я – не целовалась? Увлеклась, каюсь. Я же по любви.

– Давно у вас это, ну, шуры-муры под одеялом?

– Не знаю. Месяц, может полтора. Я что помню?

– Во, как! Без испытательного срока значит. Это что, по вашим меркам месяц – почти целая жизнь? Дела! Расскажи хоть, что за человек твой Витёк… Соболев.

– Обычный, как все. Высокий, метр девяносто, симпатичный, большой, сильный.

– Оригинальное сочетание. Полторы тебя. Половинка моя, там где ты – там и я. Характеристика так себе. Спрашивать, какого цвета у него глаза, чего  любит, и прочую ерунду про привычки и характер, как я понимаю – бес-смыс-лен-но. Тебя доча подвело любопытство. И безответственность. Она жила: летала и искрила, пила компот, смеялась невпопад, искала счастье, но не находила. Влюбилась. Папке шах. И мат. Пичалька. Думаю, твоему Васе новость не понравится.

– Не Васе, а Вите. Весело тебе, папулечка, да? Лично мне не очень.

– Предлагаешь публичное покаяние, плач Ярославны? Начинай, я подпою. Может казнить твоего Костика?

– Так и знала, никому до меня нет дела. Убей меня, убей, мне теперь всё равно, – ливень солёной влаги потёк на её колени, лицо в три секунды стало пунцовым, постарело лет на пять.

– Развлекайся, доченька, я подожду. Плакать полезно.

– Вот ты какой! Можно подумать, у вас с мамкой по-другому было, – всхлипывала будущая мама.

– Согласен, тоже не очень красиво, в том смысле, что факт залёта имел место. Не планировали мы тебя. Но есть существенная разница: я был самостоятельный, я работал. Мать твоя тоже. А вы оба школьники. Нас, конечно, такой расклад не оправдывает. Но и тебя не реабилитирует. Потому и говорю – дура. Со школьной скамьи уткнёшься в пелёнки, отрежешь все пути к обеспеченному будущему, к простому семейному счастью, которое осознать можно лишь зрелому человеку. Папка не вечный. Ты в своём Витьке уверена? Вот, головой качаешь. Я тем более не имею повода рассчитывать на его порядочность. Если он не лопух – пошлёт тебя куда подальше. Скажет, что сюрприз не заказывал. И будет прав.

– Это почему прав?

– По кочану. Он несовершеннолетний, ответственность за свои действия не несёт, поскольку не может прогнозировать последствия. Не понимаю, подруга, как ты собираешься ребёнка кормить-обихаживать. От горшка два вершка, ручки-ножки как у тринадцатилетней, титьки размером с фигу. Тебе ещё расти и расти. Мать, твою мать! Горе луковое.

– Какую сделал – такая и выросла! Вся в тебя.

– Грубишь, нападаешь? Правильно, лучший способ защиты – агресия. Однако война, между нами девочками говоря, совсем некстати. Мы должны быть командой. Тем более, сама знаешь, мамка твоя не сегодня, так завтра от нас упорхнёт. Уже танцует от нетерпения. На неё нам рассчитывать нечего. Вертихвостка.

– Хочешь сказать, уже намекает, что уйдёт? Честно говоря, я только рада.

– Не, не намекает, прямым текстом чешет. Половину всего, говорит, отдай и больше не увидишь. Дети мол, выросли, её больше не волнует ваше будущее. Ага! Так я и поверил. Стулья утром, а деньги за них вечером. Потом скажет, что ничего не брала, потребует ещё половину от половины. С неё станется. Короче, дитятко, умывайся, прихорашивайся, репетируй. Тренируйся перед зеркалом, как красиво преподнести любимому, что он без пяти минут папочка. Дальше, как карта ляжет. Ласковей с ним. Люблю-нимагу, ни хачу учиться, хачу жиниться – не годится. Он же ещё сам дитятко, заплакать может. А ты не робей, поздно пить Боржоми. Обнимай, целуй, в глазки заглядывай. Самое главное – узнать, нужен нам такой жених или нет. Нам, усвоила? Ещё одного нахлебника я не потяну, тем более, что дитятко на голову выше меня.

– А если пойму, что ребёнок ему не нужен?

– Ха, нормального мужика найдём. Женихов на такую-то кралю как грязи. Ты же у меня произведение искусства, статуэтка фарфоровая, бриллиант, бонус. Когда маленькая была, спрашивала, – правда я Дюрьмовочка?

– Давай, я тогда никуда не пойду, если без него обойтись можно?

– Нет, не давай. Чего испугалась? Нам с тобой ошибиться нельзя. Э-эх, нет на тебя надёжи! Тебе-то понятно – без разницы, а ребёнку без папы нельзя. Я говорил про женихов, а не про родителя. Вот тебе деньги – купи торт, скажи своему Генке, что в гости его зову, на чай. Будем женишка твоего ненаглядного вдвоём окучивать. Одна нога здесь, другая там, пока я не передумал.

Витька Соболев прибыл через полчаса. Уверенно зашёл, не пряча взгляд, бесцеремонно протянул руку, в которой моя ладонь буквально утонула, – привет Антон! Звал?

– Впечатляет, Вася. Ну, здравствуй сынок, как поживаешь, – поприветствовал я наглеца, поёжившись от фамильярности.

– А чё, у нас всё клёво. Весело живём, интересно.

– Это, да, куда уж лучше. Я краешком в курсе. Присаживайся, дитятко. Сейчас Настенька чайку нальёт. Режь тортик-то, режь, не стесняйся. Любишь сладкое?

– Кто же не любит?

– Резонно. Учишься как?

– По-разному. Аттестат по-любому получу.

– А дальше куда?

– Годик отдохну. Может подработаю чутка. Приглядеться надо, понять, куда плыть. Торопиться не люблю. Жизнь большая.

– Не спорю, хотя сомнения берут в её истинном размере. Вчера только в школу ходил, а уже внуков нянчить время пришло. Я ведь неспроста про сладкое спросил. У вас с Настенькой как, по-взрослому, или просто забава детская, шалость?

– Обычно, как у всех. Шуры-муры, танцы-шманцы-обниманцы. Мы не выпячиваемся.

– Ясно. А после танцев ни-ни?

– Ну, что мы, дети, не понимаем? Всё норм. Своего не упустим.

– Не дети,