На шатры.

Костры.

Азар, которые, не таясь, расхаживали по поляне. Волков они, выросшие в степи, не боялись.

Пока.

Елисей залег в ельнике. И разномастные малыши, устроившиеся под теплым боком нового вожака, присутствием своим успокаивали. Он же, прислушиваясь к их возне, не выпускал из виду и азар. Пусть и не видел их, но ветер…

Запах жареного мяса, заставивший вспомнить, что сам Елисей не ел со вчерашнего дня.

И дым, который изменился. В костры кинули ветки полыни в попытке отогнать комарье. Бесполезно. Елисею-человеку полынь не помогала. А зверю комарье было не страшно. Что комарье, когда волчья зачарованная шкура и стрелу бы выдержала.

Выдержит.

Запахи изменились.

Самка.

И благовония, которые почти заглушали терпкий запах женщины.

Елисей поморщился. Это было сродни подглядыванию, но… звери стыда не знали. Наверное, он все же придремал, как и щенки, устроившиеся у теплого живота, если пропустил момент, когда все изменилось.

Заскулила волчица.

И вожак оскалился, с трудом сдерживая гневный рык. Волчата и те завозились. И Елисей поднялся, стряхивая с шерсти мелкий сор. Запахло кровью. И запах этот манил.

Елисей после недолгого раздумья двинулся в низину, к болотцу, к которому примыкала полянка азар. Сейчас на самой окраине болота, где из пышной моховой шубы поднимались хлыстовины берез, находились трое.

Или все-таки четверо?

— Шизар. — Азарин разогнулся и пнул окровавленный сверток. — Если не нужна стала, отдал бы…

Говорил он по-своему, но Елисей понял. Даром, что ли, Кирей в свое время из шкуры выпрыгивал, азарский учить заставляя. Вот и пригодилось.

— Тебе, что ли?

— А хоть бы и мне. — Азарин сплюнул и вытер губы рукавом. — Испортить такую красотку… хотел бы поучить, мы бы расстарались…

— Ты только этим местом и годен стараться. — Старший озирался и руку с кривого клинка не убирал. Не нравилось ему место. Нет, он не боялся, что за воин, которого готовы тени испугать, но вот… болото… вода.

Неуютно.

Третий и вовсе замер на краю поляны, делая вид, будто не слышит крамольных речей.

Молод. И в шелка обряжен, хотя нет глупее — шелка по лесу тягать. Перевязь дорогая. На пальцах — перстни. И стало быть, не из простых степняков.

Кто?

Елисею ненадолго стало любопытно. Он даже решил, что не станет убивать юнца сразу, расспросит сначала… а потом… потом будет видно.

— Так… — Говорливый оглянулся на начальника, который горделиво голову задрал так, что стала видна худая цыплячья шея. Такую перекусить и обыкновенный волк способен. — А может… пока живая…

Старший поморщился и кинул:

— Заканчивайте!

— Ну да. — Азарин не удержался от того, чтобы возмутиться. — Значится, как с девкой играться, то ему, а как…

— Хватит! — Его напарник потянул было клинок. — Добивай ее, и пошли…

— Тебе надо, ты и добивай.

Он сплюнул.

И умер.

Не успел даже понять, что произошло, откуда взялась эта чудовищного вида тварь, когда когтистая лапа смахнула голову с шеи. Та покатилась к ногам десятника, да и замерла, уставившись на сапоги остроносые… тварь же, получеловеческого обличья, будто бы горбата, длиннорука и криволапа, переломила второго воина с саблей его вместе.

Подкинула ослабевшее тело.

И, поймав на лету, просто перекусила пополам.

Гирей-ильбек не был трусом. И в набеги хаживал — мир миром, а граница стоит для того, чтобы было кому испытать крепость ее. Деревеньки жег. Мужиков сек. Девок… это смотря какие девки были. Сам он, рода известного, богатого, селянками брезговал, разве уж совсем непорченая попадется, юная. Да те отбивались, верещали… нет, Гирей-ильбек предпочитал наложниц укрощенных, которые знают, как понравиться мужчине, и, более того, нравиться желают.

О наложницах он и думал, глядя в желтые глаза с узким кошачьим зрачком. А еще о тетушке своей, подсказавшей пойти в услужение к Кеншо-авару, который — думать нечего — вскоре взлетит птицей да тех, кто на крыло присесть возжелает, с собой поднимет к самым звездам.

Сглотнул он.

И почувствовал, как подвело молодое тело — стало тепло в штанине.

Тетушка говорила, что легко будет. Надобно лишь постараться… да и чего сложного? Служить честью и за род словечко не позабыть замолвить, как срок придет… а в Россь он сам ехать вызвался… и теперь…

Зверь толкнул.

Легонько.

Убивать он не собирался.

— Она… она господина прогневила. — Гирей-ильбек упал на спину и, забывши про гордость — а человек взаправду гордый умер бы с достоинством, — пополз. На спине пополз, неловко, некрасиво расставляя руки. — Она… доносила…

Зверь не спешил убивать.

Он опустился на слишком длинные передние лапы. Вздрогнул всей шкурой, и втянулась в кожу рыжая клочковатая шерсть. А сам Зверь будто бы изнутри наизнанку вывернулся, и было это столь отвратительно, что Гирей лишился чувств, будто та девка, из-за которой…

…вздумалось ей…

…господина…

Он пришел в себя от того, что на голову лилась вода.

Студеная.

— Очнулся? — хрипловатым голосом поинтересовался рыжий парень.

Был он наг и не стеснялся своей наготы. И в первый миг Гирей даже подумал, что привиделось ему этакое страшилище, но увидел желтые глаза парня.

С вертикальным кошачьим зрачком.

А после и голову слишком говорливого Азура, насаженную на копье.

— Вижу, очнулся… с добрым утром. — Парень оскалился, показывая, что зубы его не по-человечески остры. — Или с недобрым? Знаешь, у меня вот недоброе…

Он сидел на моховой кочке, подогнув под себя ноги на азарский манер. И Гирей-ильбек узнал: это же один из рыжих, за которых россцам выдавали царевичей. Кеншо-авар обмолвился даже, что эти головы, если взять получится, можно будет продать дорого, а Гирей еще подумал, что деньги ему пригодятся.

Правда, теперь эти мысли казались ему смешными.

Его не связали.

И к чему, если рыжий, в тварь перекинувшись, разом настигнет. А может, позабавится, благородного азарина по местным болотам гоняя. Правда, тварь ведать не ведала, что Гирей в услужение был взят вовсе не за глаза черные, не за родство дальнее, но за то, что магом был, и не слабым. И пусть воды окрестные глушили магию его, но и малости хватит, чтобы…

— У меня брат умер, — сказал парень, почесывая за ухом огромного черного волка, который от этакой ласки лишь скалился да глаза прикрывал.