– Не, ну давай поговорим, – попросил я.

– Давай, – согласилась она.

– Что он говорит?

– Что не хочет в школу без меня идти.

– Когда он это говорит?

Я не спрашивал, кто это говорит. Я понимал, что речь идет о Степе. Этот мальчик целый год каждое утро носил Маше конфеты, сладости и игрушки (всякий раз он очень рисковал, потому что его папе, по рассказам Маши, это очень не нравилось, а если папе что-то не нравилось, то ничего такого в этой семье больше не происходило), чем в конце концов, очевидно, и завоевал ее сердце.

– Когда он это говорит? – переспросила Маша. – Когда тащит меня в кусты.

– Зачем? – переспросил я, холодея.

– Папа, тебе не понравится то, что я скажу, – миролюбиво произнесла Маша.

– Это уже неважно, – сказал я. – Говори.

– Папа, я сама решу этот вопрос, – сказала Маша. Я не верил, что разговариваю с пятилетней девочкой.

– Я тебе помогу, – твердо сказал я.

– Я разберусь, – заявила Маша.

– Как это ты разберешься?! – закричал я. – С этим буду разбираться я!

– Маша, если с этим будет разбираться папа, – подсказала Маше Алена, – ты Степу вообще больше никогда не увидишь.

– Нет уж, давай разбираться, – повторил я.

– Ладно, пап, останови машину, – сказала Маша.

– Зачем?

– Я тебе что-то на ухо скажу.

Я немедленно остановил машину, вышел сам и помог выйти Маше.

– Он тащит меня в кусты потому же, почему он меня тащит на горку, – прошептала Маша, прижавшись своими губами прямо к моему уху.

– О господи, – простонал я, – да зачем же он тебя тащит и туда и сюда?!

– Я там читаю его мысли! – с торжеством сказала Маша.

Я сразу пришел в себя. Все мои собственные мысли по этому поводу, еще мгновение тому назад мучившие меня, все эти тяжелые подозрения, ворочавшиеся в моем воспаленном ревностью мозгу, показались мне самому такими смешными и нелепыми. Мы, взрослые, обычно предполагаем самый отвратительный сценарий развития событий, то есть тот, которому следуем сами. А дети не такие, и слава богу.

– И какие его мысли ты читаешь? – с улыбкой спросил я.

– А у него одна мысль, папа, – пожала плечами Маша. – Он хочет меня поцеловать.

То есть все-таки это было оно.

– И ты, значит, угадываешь эту мысль?

– Всегда! – с гордостью сказала Маша.

Я подумал, что мальчишка не промах. Он сам не считает нужным даже называть вещи своими именами. Он предпочитает, чтобы за него это делала девочка, которая на полтора года младше его, а ведь в этом возрасте год идет за десять, значит, пацан спекулирует на детской невинности моей дочери.

– Ну а потом что? – Я решил пройти этот путь до конца.

– Папа, – поморщилась Маша, – ну я ему разрешаю только в щеку меня поцеловать. Только ты можешь целовать меня куда хочешь.

Я немного, конечно, оттаял.

– И что, – спросил я, еще немного понервничав, – тебе понравилось?

Я понимал, как смешон с этим своим вопросом. С таким вопросом, наверное, в конце концов обязательно пристают к своим коварным изменщицам-женам их несчастные мужья.

– Нет, – пожала она плечами. – Просто интересно. Он хорошо целуется.

– Но ты же больше не будешь этого делать? – вкрадчиво спросил я.

– Конечно, нет, – печально вздохнула Маша. – Лето, детский сад ведь уже кончился.

Мы вернулись в машину, проехали пару километров, и вдруг спустило колесо. Я долго менял его, потому что никак не мог найти «секретку» от болта на диске (на то она, видимо, и «секретка»), потом снимал пробитую резину, ставил новую, закручивал, кряхтя, болты… Ваня, кряхтя вместе со мной, зачарованно смотрел на меня, и я вдруг понял, что становлюсь в его глазах Человеком, Который Может Поменять Такое Большое Колесо! И это было ни с чем не сравнимое ощущение – и для меня, и для него. Когда я закончил и Маша лила мне на руки воду из своей бутылочки с водой (ее бутылочка, в отличие от Ваниной, специально помечена крестиком, чтобы они их не путали; можно было бы, конечно, купить им разные бутылочки, но это только в теории, потому что я даже не могу представить себе глубины такой трагедии), Ваня подошел и осторожно погладил меня по ноге. И я уже не понимал, чем я мою руки: водой или слезами своей нежности к этому мальчику.

Когда мы сели в машину и опять поехали, со мной решил поговорить Ваня. Я, кажется, заслужил это своим безупречным поведением. Ваня попросил, чтобы мы как можно скорее поехали в Париж навестить Андрюшу, мальчика из Ваниной группы.

– Поедем, папа? – спросил меня Ваня. – Я так давно не видел Андрюшу.

– Да, но где мы его встретим? – спросил я.

У меня была уверенность, что с этой-то проблемой я справлюсь. Ваня все-таки почти на два года младше Маши, и я смогу победить его логическим путем.

– В Париже! – еще раз объяснил мне Ваня. – В Париже.

Ему нравилось произносить само это слово.

– Ну как ты думаешь, мы приезжаем в Париж и тут же встречаем там Андрюшу? – спросила Алена. – Париж ведь такой же большой, как и Москва. Он что, прямо в аэропорту тебя будет встречать?

– Конечно, – уверенно сказал Ваня. – В аэропорту. Я пожалел, что она сама подсказала ему ответ.

– Нет, Ваня, он же не узнает, что мы приехали. И он будет жить где-нибудь далеко от аэропорта, – сказал я. – Как ты будешь его искать?

– Не знаю, – сказал Ваня, и глаза его наполнились слезами.

Наверное, он представил себе картину, как он ищет Андрюшу в Париже.

– Ну почему, – произнесла до сих пор молчавшая Маша, – разве не может быть такого, что мы идем по улице и встречаем Андрюшу? Мы же часто встречаем своих знакомых на улице.

– Да! – крикнул Ваня. – Мы встретим его прямо на улице!

– И что? – спросил я.

– И все, – сказал Ваня, – поедем в Москву. Увиделись с Андрюшей.

– Нет, – добавила Маша. – Конечно, нет. Мы еще в Диснейленд успеем заехать. Самолету нас поздно ночью.

Дети уехали отдохнуть на море – от детского сада и, видимо, от меня (раз меня с ними там нет). Они воодушевлены. Маше больше всего из происходящего нравится, к сожалению, то, что по пути на пляж ее все время фотографирует какой-то парень. Она его видит издалека и сразу распускает волосы, откидывает их и идет к нему, задрав нос, той же самой походкой, какой прошедшей зимой прошлась по подиуму в выставочном зале ГУМа. И он не обманывает ее ожиданий. Он каждый раз делает серию снимков. Его фотоаппарат трещит так же, как у фотокорреспондентов, когда они делают «фэмили фото» на саммите «большой восьмерки». Ведь это тоже профессиональный фотограф, который этими карточками (а вот это и есть настоящее «фэмили фото») зарабатывает себе на жизнь. Он не знает, что при этом сильно украшает и Машину.