Мы чудесно поговорили с девушкой – руководителем проектов. Возможно, будем работать, если договоримся. Но есть один серьезный минус – сроки.

Вообще, разговор с этой девушкой, замучившей меня кучей вопросов, был полезен в любом случае. Я сама, наконец, в ощущениях прочувствовала концепцию журнала до конца. Вот мне хочется, чтобы там было все, как в жизни. Но в жизни не зашоренной и притворной, а настоящей, яркой, безумной, наполненной. Той самой, что сидит каждое утро на коврике у кровати, ждет с надеждой нашего пробуждения, чтобы закружиться в безумном танце страсти.

Увы, некоторые предпочитают не заметить беднягу, просквозить мимо тихонечко в ванную, на унитаз, а потом быстренько на работу, ссутулившись. Отбывать. Отбывать свою жизнь.

Мне хочется, чтобы в моем журнале все было неправильно. Никаких скучных интервью, где имидж идет впереди человека. Никаких притворно скалящихся в камеру красавиц. Настоящая красота в искренности.

Хочу, чтобы с первой страницы захватывала страсть, радость, злость, отвращение, ненависть, восторг. Чтобы чувства тащили читателя через все страницы и не отпускали, заставляли проживать все то, что прожили люди писавшие, снимавшие, рисовавшие…

А значит, и авторы нужны такие – умеющие жить, а не выживать. Умеющие тонко чувствовать внутренний мир человека. Умеющие не прятаться от боли, ярости, восторга, нежности.

Боже, где я возьму таких?

Вот мне, например, важно, чтобы был мат в журнале, ибо он есть в нашей жизни, и в немалых количествах. Мат при правильном пользовании создает энергию, между прочим. Важно, чтобы жесткие и честные вещи подавались бескомпромиссно. Типа той картинки с сердечками и дерьмом. Чтобы мы могли рассказать и о детях-инвалидах, которым мы день рождения Чебурашки каждый год организовываем. Чтоб про терроризм и ненависть к нему.

Я об этом говорила Маше из студии Лебедева. Сразу. Чтобы напугать.

Но забыла сказать о второй стороне.

Многие люди не умеют переживать и доносить до окружающих совсем другие чувства. Что я имею в виду? Слово «нежность», например, употребляется гораздо реже, чем слово «хуй». Слово «любовь» многие боятся произносить – говорят, что оно опошлено. Люди боятся быть хрупкими, трогательными, ранимыми, испытывать тонкие чувства.

Словно мы взяли и обрубили у линейки чувств оба конца. Остались лишь скромные спокойненькие эмоции. Радость на одном конце, злость на другом, но мы проявляем их в разумных пределах, чтобы окружающих не напугать.

«Живем мы что-то скучновато» – это, между прочим, Людмила Гурченко бог знает когда спела.

Я знаю точно, как это происходит. Мы потихоньку начинаем перекрывать поток ярких чувств с самого детства. Мир нас дисциплинирует и ограничивает. «Не плачь, ты же мужчина, не ори, это неприлично!» – стараются мамы и папы. Но это еще не беда. Даже не полбеды. Главный ужас наступает тогда, когда приходит страсть – самое, наверно, сильное чувство. Мы влюблены и готовы ради объекта страсти на любые подвиги. И мы их совершаем. Кураж делает нас неуязвимыми и непобедимыми. Оценка окружающих, долг перед Родиной, физические препятствия – все это не имеет никакой силы перед лицом нашей страсти.

Мой бывший муж совершенно пьяный много раз лазил по балконам ко мне на шестой этаж общежития. Это был смертельный трюк. В нормальном состоянии это было бы невозможно. Но тогда его ничего не могло остановить – ни охранники, ни мои слезы, ни страх… У него была цель – я. Вернее, его любовь.

И нет людей на свете, которые бы не испытывали рано или поздно боль от удара под дых. Боль эта страшная, ведь когда ты открыт – нервы оголены. Ударом может быть что угодно – измена, разлука, разочарование, да и просто насмешка или неосторожное слово, брошенное мимоходом. И все. Трансформация личности запущена на полную скорость.

«Эта боль невыносима. Я больше не намерен испытывать такое». И человек принимает решение не допускать больше таких ситуаций. Не любить страстно. Любить вполнакала. Кроме того, он срочно гасит, глушит боль всеми возможными методами, не позволяя себе ее переживать. И она, боль, уходит внутрь и затихает. Засыпает. Лишь изредка ворочается внутри, как больной зверек с облезлой шерстью.

Если сравнить наши эмоции с маятником, то все эмоции находятся в диапазоне его движения. Слева – ужас, ненависть, ярость; справа – восторг, эйфория, экстаз, вдохновение. Мы ставим ограничитель. Стоп! Вот досюда можно доходить – говорим мы и приостанавливаем маятник, чтобы он не дошел до отметки «ярость». Злости вполне достаточно – дальше слишком дискомфортно, да и, кроме того, неприлично. И со злостью-то не переборщить бы, палку не перегнуть.

Маятник тормозит, конечно. И до крайней правой отметки теперь он тоже не дойдет – ходу не хватит. Так и будет чиркать чуть-чуть, сантиметр туда, сантиметр сюда. А чтобы его раскачать заново – недюжинный талант нужен и масса энергии.

Все. Теперь жизнь загнана в рамки правильной посредственности. Эйфории не жди. Муза улетела. К более смелым и рисковым. Ибо вдохновение находится очень близко к крайней правой позиции на нашем маятнике.

Я знаю много людей, которые живут совсем не так. Они позволили себе жить ярко и яростно. Не побоялись рисковать, любить, ненавидеть. Но я также наблюдаю толпы, огромные массы людей, которые… Которые, вообще, наверно, не поймут, о чем это я…

Ругнутся лениво, прочитав эти строки, и отложат книгу.

Стоп! Я вам говорю, ленивые, трусливые суки! Зомби сраные. Хватит пить свое пиво с чипсами у телевизора. Хватит выживать! Начните жить, наконец! Любить, психовать, танцевать… Танцевать со своей жизнью.

Это прекрасный вальс, могу вам сказать. Божественный. Не знаю уж, как там будет потом, после того как меня съедят буби, но в данный момент мне все очень нравится.

Колбаса, блин.

Кажется, я поняла, почему меня все время называют инопланетянкой и белой вороной. Наверно Бог отпустил на мою долю маловато кожи. Не хватило, видать. И я чувствую любое дуновение ветра. И может, поэтому все свои эмоции никак не утихомирю. Вот какой была в детстве, почти такой же и осталась. Мне до сих пор причиняет боль любая мелочь, любое неосторожное слово, брошенное в мой адрес. Смешно сказать, я реагирую даже на смех прохожих – не надо мной ли они смеются? Я научилась притворяться дерзкой и независимой, но это так плохо помогает.

Да и хрен с ним! Зато не скучно.

В нашем журнале будет присутствовать вся линейка чувств и эмоций.

Юрик подозрительно посматривает на то, как я за ним ухаживаю. Наверное, он всегда настороже, ждет – попрошу я что-нибудь взамен, не попрошу? Буду напрягать – не буду? Прав, прав, человече! Все время хочется получить ответную посылку. И стоит огромных трудов оставаться веселой и довольной. Не запариваться. Не ожидать от него никакой любви и благодарности. Не страдать от того, что он в одной комнате спит, а я в другой. И нет у меня никакой возможности прижаться своим тельцем к его тельцу. И не поцеловаться. И не заняться любовью. И не поболтать о всяких личных, глубоко интимных вещах.