К тому времени, как мы добрались до «Revelations», я уже надел довольно симпатичную голубую электрогитару Ibanez. Она была очень похожа на более стильную, тоже голубую гитару Ovation, которая у меня все еще есть. Во мне нарастал гнев, и я захотел пообщаться с инженером, который стоял на краю сцены. Раздосадованный и разгоряченный, я крутанул гитару над головой и рассек себе лоб ее деревянным краем.

Когда я подошел к монитору, моя голова сильно кровоточила.

От вида крови инженер, казалось, пришел в ужас.

– Черт возьми, исправь звук, – сказал я ему. – Не разевай рот, как золотая рыбка.

Думаю, я выглядел как агрессивный сумасшедший – да в тот момент я таким и был. Чтобы доказать свою точку зрения, я снял гитару и шандарахнул ею по микшерному пульту, от чего ее гриф переломился пополам.

– ИСПРАВЬ ЧЕРТОВ ЗВУК! – проорал я.

Звук не стал лучше, поэтому я сбросил все ромбовидные мониторы, что стояли в передней части сцены, к ее подножию. Публика любит такие вещи; они думают, что все это является частью шоу. Что ж, иногда это действительно так, но иногда нет. Все это зрелище транслировалось в прямом эфире по телевидению в миллионы латиноамериканских домов.

Я еще немного попел, а потом зашел за батарею усилителей, чтобы немного успокоиться. Техник дал мне полотенце, чтобы вытереть кровь. Затем подскочил еще один член команды, выглядевший очень возбужденным. Он осторожно осмотрел мою рану.

– Род спрашивает, не мог ли бы ты расковырять ее, чтобы было больше крови? – сказал он. – Это будет потрясающе смотреться на телевидении.

На следующий день на первых страницах всех газет красовалась следующая картинка: потный, истекающий кровью я и 300 000 новых фанатов Iron Maiden.

Мы наслаждались всем этим, а наш отрыв после концерта продолжался всю ночь. В любом случае это было позднее шоу, так что до отеля мы добрались уже часа в четыре или пять утра. В ушах у нас продолжало звенеть, а алкоголь, казалось, не имел расслабляющего эффекта: мощный прилив адреналина все еще подавлял попытки организма уснуть.

Около шести утра я вышел в вестибюль. Фанатов не было поблизости. Дорога, ведущая к пляжу, была совершенно безлюдной, и солнце было восхитительно теплым, еще не дойдя до той фазы, где его жар становится совершенно невыносимым. Я пошел на поводу у запретного желания сбежать, не привлекая ни малейшего внимания, медленно пошел по дороге, снял обувь и присел на пляже, шевеля пальцами ног в горячем песке.

Недолгий отдых – а потом снова на самолет и в тур до середины зимы. Что за чертовски странная жизнь, подумал я. Я посмотрел налево. Там, закрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам, сидел Брайан Мэй. Весьма вероятно, он думал о чем-то похожем. Я не стал его беспокоить. Забавный старый мир, правда.

Вернувшись в Англию, я сразу съездил на две недели в фехтовальный лагерь в Сассексе и вернулся с квалификацией тренера. Я быстро двигался к осознанию того факта, что быть рок-звездой – это еще не все, из чего состоит жизнь.

Остаток лета я провел в тренировках с тренером олимпийской сборной Великобритании Зимеком Войцеховским. Сезон соревнований по фехтованию начался в конце сентября, поэтому для меня было полезно потыкать рапирой в кого-нибудь, кроме американцев.

Я был, думаю, в на удивление хорошей форме. Я тренировался до пяти дней в неделю, иногда два раза в день, и если бы я принимал участие в соревнованиях, то один из этих дней сам по себе был бы соревнованием.

Соревнования по фехтованию обычно проходят в течение одного дня. Из 200 с лишним фехтовальщиков к началу вечера остаются участники двух финалов. Чтобы добраться до финальной восьмерки, обычно нужно начинать около 9 утра, вместе с еще пятью участниками. Следующая часть представляет собой сидение без дела с холодным и скучающим видом. Затем снова повторяется тоже самое. Иногда бывает и третий раунд, а затем оставшиеся фехтовальщики участвуют в турнире на выбывание, в котором может быть 128, 64 или 32 участника.

Когда дело доходит до поединков на выбывание, бои проводятся в три раунда, по три минуты каждый, в течение которых нужно нанести противнику до 15 ударов. За прошедшие годы этот формат незначительно изменился, но основы остались теми же самыми.

Поэтому для того, чтобы победить в соревновании, может понадобиться до 40 трехминутных раундов, и каждый следующий становится все сложнее, поскольку чем ближе финал, тем напряженнее противоборство. Это очень сложный вид спорта как с физической, так и с умственной точки зрения. Для постороннего человека он практически непостижим.

Смотреть, как люди дерутся на мечах в фильме – это всего лишь наблюдать за тем, что происходит. Наблюдение за настоящим фехтованием – это возможность увидеть то, что скрыто. Туше наносится за доли секунды, и если вы как зритель можете увидеть, что этот момент приближается, то почти наверняка это сможет увидеть и противник.

Видео высокого разрешения и замедленные повторы помогают объяснить то, что часто напоминает драку кошки с вертящейся вязальной спицей – но это очень неудовлетворительно. Фехтовальные туше не всегда настолько красивы, насколько можно ожидать, посмотрев сцену боя на мечах в каком-нибудь фильме.

Мое удовлетворение было полностью личным и основывалось на двух столпах, которые имели для меня значение. Одним из них было уважение со стороны коллег, других фехтовальщиков, которые разделяли общий спортивный дух, а вторым – уважение к самой философии спорта.

Что мне понравилось в фехтовании, так это то, что удовольствию от него не было конца. Как и в других боевых искусствах, каждый противник индивидуален, и даже если ты абсолютный профессионал, это не дает гарантии успеха в бою против неуклюжего новичка.

Врагом в фехтовании ты сам являешься ровно настолько же, насколько и противник. Это то, что я люблю в спорте больше всего. Когда я начал фехтовать, то узнал больше, чем мог себе представить, и уже через пару лет начал принимать участие в серьезных соревнованиях. Это заставило меня пересмотреть свои взгляды на собственную идентичность.

Прошел почти полный сезон тренировок и соревнований, прежде чем я начал думать, что в моем мозгу что-то не так. Я обычно не очень злой человек. Иногда я могу быть немного нестабильным, могу быть очень эмоциональным насчет каких-то вещей, но чтобы меня обуревал разрушительный гнев – такое бывает редко. Но все же, чем дальше я продвигался в соревновании, тем больше мне казалось, что в моей голове находится скороварка, которая хочет лопнуть. Я никогда раньше не испытывал ничего подобного.

Я стал прислушиваться к себе – так же, как когда-то я заново научился петь, обнаружив в себе другой голос. Мне удалось найти несколько анкет для самопомощи, а также книгу с головоломками для левого и правого полушарий мозга, написанную профессором Гансом Айзенком.

Заполнив все пункты и ответив на все головоломки, я пришел к выводу, что я в равной степени использовал оба полушария моего мозга. Я был идеально сбалансирован. Это объясняло, почему мне было легко общаться с самыми разными типами людей, но не давало никаких подсказок по поводу того, могу ли я быть левшой или, по крайней мере, амбидекстером.