У Рода была неприятная привычка бить собеседника кулаком по макушке, если ему не нравилось, что тот говорит. Руководители звукозаписывающих компаний жили в страхе, но для мачистской культуры тех времен это было в порядке вещей, так же, как и женщины, когда их лапали и шлепали, терпели это, стиснув зубы, и лишь в мыслях своих били обидчика коленом в пах.

– А ну-ка, заткнись, – сказал Род и протянул руку, чтобы стукнуть меня по голове.

Я схватил его за запястье, началась борьба. Это становилось интересным. В конце концов борьба перешла в партер на полу возле дивана, и Род сказал: «Черт возьми, ты достаточно силен для коротышки».

После этой недостойной джентльменов возни белый костюм больше не был белым. Он был покрыт пылью и растрепан. Больше мы его никогда не видели.

Поляки были потрясающими ребятами. Для меня это была также первая страна, которая никогда не видела группу с предыдущим вокалистом, так что все это было новым для всех нас.

Концерты прошли, как мы и предвидели, без сучка без задоринки. Энтузиазм поклонников и витавшее в воздухе ощущение свободы были столь мощными, что мы запросто могли бы стоять на сцене в одних трусах, размахивая белыми флагами – и реакция зрителей была бы точно такой же.

Наше путешествие по Польше было похоже на экскурс в историю последних сорока лет – от ужасов Освенцима до мрачного и очевидного краха коммунизма, за которым следовало медленное, но постоянно нарастающее ощущение нового будущего, постепенно прораставшее где-то на расстоянии.

Нам помогал очень бодрый молодой парень по имени Йозеф, который должен был быть нашим охранником на протяжении всего тура. Йозеф очень мало говорил по-английски и был обучен советскими военными убивать людей творческим и неожиданным образом. Он был бойцом спецназа – как мы, британцы, это называем, отряда особого назначения. К счастью, Йозефу не захотелось прикончить никого из нас – но это, конечно, могло быть совсем по-другому, если бы наши страны находились в состоянии войны.

Йозеф был в бессрочной увольнительной после того, как его парашют не раскрылся должным образом, когда он выпрыгнул из самолета на высоте 300 футов. Травма спины означала, что теперь он должен трудиться в тылу, охраняя декадентствующих западных рок-звезд.

Через пару дней мы обратили его в свою веру, и он стал придерживаться наших взглядов на мир. Изначально реакцией Йозефа на рок-н-ролльный хаос, который начинался, как только мы заселялись в отель, было желание всех перебить. У него был пистолет, но для убийства Йозеф в нем не нуждался, поскольку, как он продемонстрировал однажды вечером, когда выключал свет, его ноги были не менее смертоносным оружием. Вместо того, чтобы сделать это рукой, он несколько раз взмахнул ногами на уровне головы и, наконец, нажал на кнопку выключателя своей пяткой.

Мы объяснили Йозефу, что зрители на самом деле были нашими друзьями, и что на самом деле их не нужно пытаться убить, потому что они всего лишь стараются быть милыми. Казалось, он принял это к сведению, и в течение следующих нескольких дней его английский заметно улучшился, даже когда выбранная им тема разговора была более яркой, чем мы могли ожидать.

Кто-то из наших техников раздобыл кое-какие наркотики, и мы убедили Йозефа попробовать немного. Результат был незамедлительным и, боюсь, долгоиграющим. Йозеф встал на кровати и жестом призвал присутствующих к тишине.

– Вот это хорошая женщина! – сказал он, присев на корточки, будто бы садясь на воображаемый член. Еще два таких же невидимых члена он держал в руках, и двигал языком за щекой так, словно делает минет. Йозеф начал петь песню «Голубой Дунай», двигаясь вверх-вниз и из стороны в сторону в на удивление четком ритме.

– Очень хорошо, Йозеф, – очевидно, что с этим нужно было еще немного поработать, но, все же, мы добились прогресса.

Когда мы ехали на одну из концертных площадок через сельскую местность, он показал пальцем на обочину.

– Вон там секретная военная база.

– Там самолеты «МиГ»? – спросил я.

– Да! «МиГ 21».

Мне нравился Йозеф. На самом деле, мне понравились все поляки, которых мы встретили.

Польские города выглядели, по большей части, довольно удручающе. Мы остановились в престижном отеле в Варшаве, но после одного пьяного вечера я проснулся в варшавской квартире, которую впервые видел. Вокруг были люди, которых я не знал и которые не говорили по-английски. Как оказалось, накануне вечером я напился с Говардом Джонсоном, журналистом, который должен был освещать концерт. Мы оказались в машине, были остановлены полицией, и наши сопровождающие сказали копам, что мы тоже поляки. Так мы оказались в той квартире, страдая от похмелья и слушая хозяйские кассеты, записанные с радио.

От яркого солнца было больно. У нас было несколько злотых, местной валюты, и мы вышли на улицу, оказавшись во дворе многоэтажного жилого комплекса. Здания были серыми и обшарпанными, люди выстраивались в очереди на трамвай или автобус, а с телег, запряженных лошадьми, продавались овощи.

Мы ждали около часа, прежде чем сумели разыскать такси, и, хотя у нас не было при себе денег, было очевидно, что мы иностранцы. Несмотря на свои длинные волосы, мы очень хотели попасть в отель El Posh. В том числе и по той причине, что тем вечером у группы не было вокалиста, и некому было петь на концерте.

Остальные города, в которых мы побывали, ничем особо не отличались. Нас привезли на шопинг в универмаг, но купить там было почти что нечего. Здание очень мало изменилось со времен оккупации, когда там располагалась штаб-квартира гестапо. Некоторые из площадок, на которых мы выступали, были спортивными учреждениями, и стадион Сподек был спроектирован таким образом, чтобы напоминать гигантскую летающую тарелку. Невероятная глупость.

Во Вроцлаве мы играли в Зале Столетия, и это был весьма волнующий опыт. В огромном зале висел красный бархатный занавес, закрывавший центр купола. Скоро причина этого стала нам понятна. Железобетонные потолочные балки там были выполнены в форме нацистской награды Железный Крест. Демонтировать эту конструкцию, не обрушив крышу, не представлялось возможным. Поэтому ее просто завесили тканью.

В стенах за кулисами имелись встроенные шпионские глазки, чтобы гестапо могло наблюдать за зрителями и, вероятно, оценивать их личный энтузиазм относительно нацистских пропагандистских шоу. Ходили слухи, что тоннели под этим зданием простирались вниз на добрых семнадцать этажей.

Останки нацистской Европы, казалось, преследовали нас повсюду. Остров Джерси, на котором мы бывали ранее, тоже был оккупирован нацистами и превращен в укрепленный узел. Большая часть бетона была все еще там, а рабочие, которые умерли при строительстве – и некоторые из них были пленными поляками – просто были замурованы в стенах там, где они упали замертво.

Безусловно, самым отрезвляющим и удручающим проявлением призраков прошлого Европы стало посещение Освенцима, где смерть планировалась, упорядоченно и жестко, была клинически неизбежной.