Кари хотелось разбежаться и прыгнуть в недвижимую воду чужого безмолвия, вдохнуть дыхание раскосого воина – холодное, словно далекий источник. Горло перехватывало от лютого, скрипучего желания, но Кари знала себя и продолжала монотонно наполнять легкие воздухом тюрьмы, перекатывая цепи из одной стороны в другую. Она понимала, что последует дальше, – и лучше раньше, чем потом. Она звала – и терялась в этом зове.

Кари никогда не позволяла себе привязываться, потому что с ее силой восприятия это означало полную потерю свободы. У женщин Лурда и без того свободы оставалось немного, но даже оставшуюся забирало служение семье. Кари не служила никому и не нуждалась в служении других. За свою жизнь она любила многих, но оставляла их, как только начинала падать в лабиринт чужого разума и тела, когда они из повода действовать превращались в смертельные ловушки. Она хотела быть свободной от всего, в том числе и от своих союзников. Все было простительно, но ничто не могло управлять Кари – ни привязанности, ни родство, ни любовь, ни Бог, ни долг, ни жалость, ни собственные силы.

Однако решить так не означало перестать испытывать соблазны. Кари никогда не была по-настоящему спокойна. Моменты безмятежности случались столь редко, что она не смогла бы их описать, но она всегда заставляла себя быть спокойной ценой серьезных усилий. Потому и Терновник вызывал сочувствие, словно черный брат, учитель к которому пришел слишком поздно. Вместе с церковью он взрастил в себе демона, вместо того чтобы освободиться, и этот демон поедал не столько остальных, сколько самого короля. Не будь рядом полукровки, замедляющего процесс, Тристан Четвертый окончательно бы обезумел.

Желание увидеть Акиру стало всеохватным, словно океан. Внутри посла Кари видела рану, трещину, которая не давала ей покоя, звала прикоснуться. Ее покорила диковинная красота гордости и ошибок, не дававших полукровке шуай увидеть свой путь. Но Кари знала, что не опоздала, что он придет. Оставалось только дождаться, хотя умение ждать давалось ей хуже всего.

В это время на палубе «Господа воинств» пастырь Симон и пастырь Иона обсуждали грядущую судьбу еретички, выборы нового лорда-инквизитора, зловещие чудеса Черного города и другие вопросы, ответы на которые находить было поистине изнурительно. Пастырь Морган, которого подобрали недалеко от лагеря, в беседе не участвовал, закрывшись в своей каюте и отказавшись выходить к завтраку. Он бормотал, что видел мертвецов, но ему никто не поверил. Башни внизу продолжали издавать странный гул. На огромных черных зданиях виднелись то ли алые отблески, то ли узкие бойницы, заполненные адским светом, но разглядеть точно было невозможно, все терялось в густом тумане.

Пастырь Симон также размышлял над тем, как избавиться от Терновника, но весь свой пыл направлял на обсуждение иных предметов. Беседа приобретала возбужденную, нездоровую интонацию, потому что слишком многое скрывалось, а о многом нельзя было напрямую говорить.

Сдача Годар в плен являлась чересчур большой удачей. Пастырь Симон ломал голову, пытаясь разгадать планы еретички, но здраво рассудил, что в цепях она вряд ли сумеет им навредить. С одной стороны, что может какая-то жалкая женщина противопоставить сотням закаленных воинов веры? С другой стороны, никто не мог поручиться за то, что дьявол не наделил ее какими-то особыми, не поддающимися фантазии силами. И эта неизвестность действовала на нервы.

Посол присутствовал при разговоре, но по большей части смотрел на изменяющиеся пейзажи за бортом. Мысли его бродили где-то очень далеко.

– Не представляете, в какие мерзости ударяются грешники! – сочно возмущался пастырь Симон. – Вот, например, мне принесли книжечку. «Вдруг некий демон явился, невыразимо, даже постыдно прекрасный. От его лица и осанки исходило обещание любви, разнообразной и сложной, и обещание неизреченного, даже невыносимого счастья». Демон! Постыдно прекрасный! Это же прямое оскорбление Бога-отца! Как демон может быть прекрасным? Не говоря уже про разнообразную любовь!

– Да, про любовь – это возмутительно, – согласился пастырь Иона, поджав губы. – Тут каждое слово наполнено грехом. Источает грех, я бы даже сказал.

– Именно! – Симон брезгливо отшвырнул книжечку и наступил на нее тяжелой ногой. – Разврат зашел в лагере еретиков так далеко, что не хватает слов, чтобы внятно это описать. Рассказывали, что еретичка спит со всеми подряд – и с мужчинами, и с женщинами.

– С сатаной, – кивнул Иона, сжав кулак. – Совокупляется с сатаной. Я уверен, что все описанное Йоханом Ниссе в его трактате «Ведьмовство и продажа души дьяволу» в этом лагере происходило не раз. И, похоже, эта отступница не прочь развлечься с язычниками. Немыслимо представлять, что получивший крещение мечом знатный человек может совершить подобное.

Тощий фанатик все еще оставался рассеянным после смерти лорда-инквизитора, однако Акиру недолюбливал и не намеревался этого скрывать.

– Да, посол, – хохотнул пастырь Симон. – Похоже, ваша… необычная мужская привлекательность подарила нам возможность получить самого важного пленника за последнее десятилетие. Вы же слышали про отступника и пирата Кристофа Генса? Он попортил нам немало крови, однако эта девка впечатляет даже по сравнению с ним. Хотелось бы знать, что она задумала. Возможно, вас стоит привести на допрос. Обычно светских людей на допросы не допускают, но вы кажетесь крайне сдержанным, не так ли?

– Что вы чувствовали, когда она читала церковный текст? – вдруг поинтересовался Иона. – Каждое слово звучало, словно осквернение алтаря. Мне кажется, на мне до сих пор липкие пальцы.

– Разговор битый час касается того, в какой позе дьявол овладевает Кари Годар, – постарался отвлечь ищейку посол. – Не является ли это потаканием похоти?

– Если наша беседа вызывает у вас похоть, посол, то это лишь ваше прегрешение, – промурлыкал пастырь Симон. – И вы вольны удалиться. Мы же обсуждаем богословские вопросы, крайне важные для вынесения женщине приговора. Мы должны позаботиться о надлежащей милости и решить, что очистит ее лучше – костер или колесование. Вопросы это не праздные.

Акира впервые в жизни испытал омерзение. Еретичка была нагла, но чего в ней не находилось совсем, так это подлости. Пастыри продолжили обсуждать одно и то же, не уставая и каждый раз находя новые слова для порицания или описания непотребств. Они походили на деревянные гротескные фигурки с ярмарочной площади, которые ходят по кругу.

– Меня до сих пор интересует, зачем она хотела забрать вас в свой лагерь. – Пастырь Иона смерил посла враждебным взглядом. – Отдать свою жизнь за чужака… Сомнительный жест. Я бы решил, что вы ее сообщник здесь, на корабле. К тому же ваше происхождение и знание языка шуай говорит не в вашу пользу. Если хотите знать мое мнение, вас стоит допросить наряду с этой шлюхой. Может, вы вступили с ней в сговор? Этого требует безопасность церкви.

– Как пожелаете, – хладнокровно пожал плечами полукровка. – Мне нечего скрывать, и я к вашим услугам, пастырь.

В этот момент он понял, что ему придется бежать. Будучи поднятым, меч церкви всегда опускался вниз, а об оправдании еретиков посол слышал лишь пару раз за всю свою жизнь.