– Я вас уже видел.

– Очень может быть, – невозмутимо ответил Дэниел. Похоже, этот ответ вполне умиротворил Энди: он откинулся на спинку пластикового кресла и впал в обычное для него состояние полутрезвого бытия. А я решила спросить у соседей, не получал ли кто из них предложения продать свою квартиру.

– На прошлой неделе мне звонил какой-то мужчина, – откликнулась Мероу. – Но я его быстро отшила.

Профессор дожевал маффин и, вскинув бровь, заметил:

– И мне тоже звонили. По-моему, в прошлую среду. Тогда мне еще нельзя было ходить, поэтому я от нечего делать отвечал на все звонки. Честно говоря, не люблю я это дело. Пустая трата времени, ей-богу! Мне позвонил один старый знакомый, потом кто-то из университетского клуба и этот тип по поводу продажи квартиры. Я тогда не придал этому значения. Терпеть не могу подозрительные звонки, поэтому предпочитаю делать вид, будто их не было вовсе. Я сказал ему, что мне это неинтересно, и положил трубку.

– А, судя по голосу, это был человек молодой или не очень? – спросила я.

Профессор пожал плечами.

– Не помню. Но голос точно был мужской.

– Точно, – подтвердила Мероу. – Мне показалось, звонил мужчина средних лет.

– И мне звонил, – вставила свое слово Труди. – А я сказала: «Убирайся!». Мне здесь хорошо. Было хорошо, – со вздохом добавила она.

Могу поспорить, Труди скорбела по поводу загубленной лужайки.

– Когда все это безобразие закончится, я приду и вскопаю лужайку, – пообещал ей Дэниел. – Засеете ее, и будет новая. Только еще лучше.

Труди протянула руку и в знак благодарности похлопала Дэниела по плечу. Оценив мускулатуру, с одобрением кивнула и сказала:

– Хорошо. Если копать ты, дело идет быстро.

– А мне никто не звонил, – сказала я.

– И мне, – подхватил Холлидей, – правда, я не всегда отвечаю на звонки. Последнее время мне не до этого.

Я решила поделиться догадками относительно своего бывшего мужа со старшим констеблем Уайт и, когда мы спускались в лифте, заманила ее к себе. Остальным было чем заняться. Мероу собралась провести ритуал по возвращению блудной дочери Холлидея в отчий дом, что требовало личного присутствия Энди. Труди занялась розами. Я собиралась подвести итоги месяца, а профессору Диону пора было отдыхать. А вот Дэниел был мне кое-что должен. Играть, так начистоту. Как говорится, какой мерой мерите, такой и вам отмерится. Во всяком случае так частенько говаривала моя бабушка.

Я дала миз Уайт адрес Джеймса и буклет, который он мне всучил, и проводила ее к выходу. Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной и, чуть задыхаясь от волнения, сказала:

– Ты заходил ко мне в ванную и видел меня обнаженной.

– Видел, – подтвердил Дэниел, садясь на кушетку вместе с Горацио.

– Теперь моя очередь, – заявила я.

– Как скажешь, – спокойно ответил он и наклонился расшнуровать ботинки.

Я замерла. Одно дело сказать, а другое… Дэниел раздевался передо мной – не спеша, без бравады и, я бы сказала, с достоинством. Снял ботинки, куртку, расстегнул белую рубашку… Он был так хорош собой, что у меня голова закружилась. У него совершенный, прямо-таки скульптурный торс. Увидев такую натуру, Микеланджело тут же схватился бы за резец. «Дэниел – это не гора мышц а-ля Шварценеггер. Он скорее бегун и скалолаз», – думала я, глядя как рубашка соскальзывает с его плеч.

Когда он остался без джинсов, я заметила у него на бедре небольшой глубокий шрам. Потом он стянул прозаичные черные трусы и предстал передо мной во всей своей первозданной красоте. Позволив мне насладиться видом спереди, Дэниел медленно повернулся ко мне спиной. Да он вылитый Святой Себастьян с полотна Тициана, только стрел не хватает.

Не помню, каким образом я очутилась с ним рядом. Руки сами собой заскользили по спине, ягодицам, коснулись еще одного шрама на бедре – рана была сквозная. Кожа Дэниела горела огнем. Я обняла его со спины, уткнулась лицом между лопатками и ощутила солоноватый вкус его кожи.

– Ну? – спросил Дэниел.

Я ощутила, как он напрягся в ожидании моего ответа.

– Не сейчас, – выдавила я, осознав, что пока еще не готова. Не могу и все.

Опустившись без сил на кушетку, я смотрела, как он одевается, все так же не спеша, с достоинством.

– Но скоро, – уточнил он.

Я кивнула. Ну конечно же скоро! Иначе я самовозгорюсь. Когда Дэниел натягивал джинсы, я прикоснулась к шраму и спросила:

– Пулевое ранение?

– Граната со шрапнелью. Поэтому и шрам такой. А пацан, который ее бросил в меня, погиб. В этом мире столько зла! – Он опустился рядом, привлек меня к себе и тихо добавил: – И столько же добра.

– Мальчик погиб? – переспросила я, чувствуя, что вот-вот нащупаю ключик к Дэниелу.

– Погиб, – ответил он, спрятав лицо мне в волосы. – Я его застрелил. Сразу же. Ему было лет четырнадцать.

Я крепко обняла его. Он не плакал. Думаю, все слезы давным-давно выплаканы. Дэниел расстегнул мою блузку и прижался лицом к моей груди. Какое-то время мы так и сидели, не говоря ни слова.

Дневной свет стал гаснуть. Я смотрела, как солнечные лучи ползут по оконному стеклу, а Дэниел внезапно выпрямился и крепко поцеловал меня в губы.

– Коринна, – сказал он, глядя мне прямо в глаза.

– Что, Дэниел?

– Я должен уйти. Поэтому спрашивай обо всем, что хочешь знать, прямо сейчас.

– Где ты живешь? – спросила я, не придумав ничего лучше. – Как тебя найти?

Он отпустил меня, записал в блокнот, лежавший на столе, свой адрес и номер телефона и снова сказал:

– Спрашивай.

И тогда я задала вопрос, который давно меня мучил, хотя сформулировать его должным образом у меня не получилось:

– Почему ты считаешь меня красивой?

– Потому что так оно и есть, – просто ответил он. – Подумай сама, где мне довелось бывать, и что я там видел. В Палестине – голодные, больные, изможденные. В Мельбурне – недопитанные бездомные дети и тощие наркоманы. Я без ума от твоей плоти, от твоих изгибов… – сказал он, нежно поглаживая мое бедро. – Никогда не худей, слышишь? – добавил он, поцеловал меня еще раз и ушел, не забыв взять листовки с Шери Холлидей и мешок с хлебом.

На душе у меня творилось такое! Я не знала, что думать и что делать, да так и просидела на кушетке, пока за окном совсем не стемнело и не пришло время кормить кошек и ложиться спать. Что я и сделала. Всю ночь мне снились эротические сны, в результате чего я проснулась в четыре вся в поту и жару и, чтобы привести себя в чувства, срочно приняла ледяной душ.

До девяти все шло как обычно. Я пекла хлеб, обучала Джейса премудростям работы с тестом, накормила его, кошек, себя любимую и распродала большую часть утреннего хлеба. И даже успела сделать несколько звонков. Потом в булочную зашла Мероу Вид у нее был весьма довольный. На этот раз она надела алую шелковую шаль с вышитым на ней священным ибисом.