Узнав от Сережи о происшедшем, Великий князь Сергей Михайлович вызвал меня к себе.

– Я беру вас в свое управление. Но не волнуйтесь. Вы будете командированы в Артиллерийскую школу, и затем я дам вам лю бую батарею. Я знаю, вы отличный работник, вы везде найдете себе будущее!

По возвращении с Кавказа мы сняли прелестную квартиру в пять комнат на Заротной улице, в самом центре моих родных. Обставили ее очень уютно и радовались на свое счастье. Так как у нас оставалась еще одна, совершенно лишняя комната, в ней поселилась, по особой рекомендации, мадемуазель Мачинская, серьезная девушка, кончавшая инженерные курсы. Она нам нисколько не мешала, работала целый день дома или на курсах и придавала семейный уют. Достали хорошую прислугу и завели чудного породистого фокса, оживлявшего квартиру в мое отсутствие. Когда я возвращался домой, я всегда приходил в восторг при виде моей Али, в своем легком платье сидевшей на низком диванчике зеленого гарнитура с беленькой собачкой у ног. Вечера мы почти постоянно проводили у Мишуши, в доме Гарновского, где, кроме его семьи, жила сестра Махочка с дочерью. Иногда ездили к тете Аде, к другим братьям или к папе. Но насколько папа очаровал мою Алю, настолько мачеха сразу же заставила ее насторожиться.

В первое же свидание она задержала Алю у себя в спальне и долго с ней разговаривала. От нее Аля вышла расстроенная, сразу собралась домой и, когда мы очутились на улице, резко обернулась ко мне:

– Может быть, и вы такого же мнения?

– Какого?

– Как ваша мачеха?

– Не думаю! Ведь ты уже давно могла заметить, что все мы относимся к ней более чем сдержанно. В семье нашей мамы всегда господствовали особые взгляды.

– Ну хорошо… Знаешь, о чем она мне говорила? Она начала внушать мне, что жена бедного офицера и сама должна уметь подработать себе на тряпки и на другие вещички, а не висеть на шее мужа и его родных. И, если понадобится, посодействовать его карьере, суметь завести отношения с его начальством и обеспечить ему будущее.

– Какая низость! Аля моя, неужели ты могла думать, что я придерживаюсь подобных воззрений?

– Я и не думала… Но меня взорвали ее слова. Разве в вашем доме говорилось что-либо подобное?

– Никогда! Но и все мы, дети нашей мамы, глубоко презираем эти взгляды и держим себя корректно с мачехой только ради папы.

– Ну, тогда я уже тебе во всем признаюсь: я была в Перинной линии, разглядывала новости, вдруг слышу за спиной мою фамилию. Я насторожилась.

– Вы говорите, младший сын Тимофея Михайловича? Этого не может быть! И сам он, и все его сыновья – краса и гордость гвардейской артиллерии, а младший – я знаю его кадетом – это эмблема чести. Я не знаю, кто с ним сравнится в благородстве души.

– Но все говорят об этом браке… Он только что женился в самой романтической обстановке, и у нее нет никаких средств. Вот они и придумали эту лотерею.

– Но я ручаюсь вам, что он не такой человек. Ни сам не пойдет на аферы и не допустит, чтоб его жена подпадала под чье-либо влияние. Это – принц. У Тимофея Михайловича есть дети от второго брака, быть может, кто-нибудь из них и пошел по следам матери».

Я обернулась на говоривших и встретилась глазами с мужчиной. Его лицо было мне знакомо, по-видимому, и он узнал меня.

– Во всяком случае, я против благотворительной лотереи с коммерческим интересом», – сказала дама, прощаясь.

Мужчина обернулся ко мне:

– Простите меня, но я уверен, что мы знакомы, – сказал он, снимая шляпу. – Я – Иван Николаевич Калачов, управляющий делами Великого князя Михаила Николаевича. Не могу только догадаться, где я вас видел.

– И я вас узнала, – отвечала я. – Но незачем далеко ходить, мы познакомились в доме Беляевых, я ведь жена Ивана Тимофеевича.

– Ну, в таком случае от души и вдвойне поздравляю вас обоих. Вы можете гордиться своим мужем, а он – своей прелестной женой!

Как я была счастлива услышать это про моего принца!

Канцелярская работа была совершенно неутомительна. Я приходил на службу к девяти, уходил в три и еще уделял 20 минут на завтрак. Я познакомился с состоянием нашего вооружения до японской войны, с ходом перевооружения, с отчетами военных агентов и резолюциями министров, но ответственности я не нес никакой. Бывал с поручениями в других министерствах и вошел в курс государственной машины со всеми ее недостатками. Но лично меня это не затрагивало, не ставило в постоянный конфликт с начальством или товарищами.

В три часа я ехал домой, как школьник, вырвавшийся на свободу, к моей милой, которая уже ждала меня в уютной гостиной зеленого бархата, с беленьким фоксиком на коленях, всегда с каким-нибудь сюрпризом.

– От Богуславских приглашение на «Снегурочку». Сегодня в Мариинском театре они сняли ложу и приглашают нас и своих племянников, Балюков.

Николай Аристархович Богуславский был заслуженный профессор во всех высших технических заведениях. Жена его очень любила меня с детства. Балюк был мой товарищ по скамейке. Он женился на очень милой, красивой барышне, бросил службу и достал себе место в Институте путей сообщения. Его маленькая дочка была идеалом дяди. А нас стали все время приглашать к старикам, которые жили в своем роскошном доме на Каменноостровском, или к Балюкам, где собирались их друзья.

Я никогда не бывал в балете. Даже в балетных интермеццо я не смотрел на сцену, так как отлично понимал, куда все это гнет. Но теперь, рядом с моей «Снегурочкой», ничто уже не могло меня смутить.

И вот мы сидим все вместе, рядом с литерной ложей, молодые дамы спереди, старики за ними, а мы с Балюком позади, в глубине. Впереди нашей ложи, в переднем ряду, – три александрийских гусара. Они стоят, пока поднимут занавес, и один из них все время поглядывает в нашу ложу.

В антракте дамы выходят в фойе. Исчезают и гусары. Все являются как раз к поднятию занавеса. Во втором антракте – та же картина. Дамы появляются уже в темноту.

– Зайка, Зайка, – шепчет Аля. – Обрати внимание на этих троих в первом ряду, – ее голос дрожит от волнения, щеки пылают.

– Да, у этого – посередине – удивительно знакомое лицо. Он странно напоминает портрет твоего первого жениха, Гуго Бере.

– Правда. Но это невозможно. Я ему отказала. Он уехал на вой ну, там был убит… Я плакала о нем, ездила на Стеклянный завод молиться за него… А теперь… но, Боже сохрани, не думай заговаривать с ним.

Спектакль кончился. Все мы двинулись к выходу. Но ведь надо же узнать, он ли это?

– Нет, нет, ради Бога…

Перед выходом – все трое выстроились в шеренгу. Я оставил дам и прямо подошел к старшему из них.

– Скажите, ротмистр, не вы ли павлогвардеец Гуго Бере, про которого мы слыхали, что он убит японцами?

– Я самый! Но, слава Богу, я был только ранен…