– Отдайте мне мой подвал, – смеялась миссис Уилкинсон и следила, чтобы каждому досталось по игрушке – ну хотя бы йо-йо.

Сын Уилкинсонов уже вырос, жил где-то в Мэриленде, и игрушки ему были уже без надобности.

Очень долго Мия так и представляла себе мистера Уилкинсона – загадочный гибрид Марко Поло с Санта-Клаусом, набивает дом сокровищами. Но как-то днем – Мие недавно исполнилось тринадцать – мистер Уилкинсон строго окликнул ее с крыльца.

– Я уже год смотрю, как ты тут слоняешься, – сказал он. – Ну-ка, показывай, что наснимала.

Мия в ужасе собрала пачку фотографий и на следующее утро принесла к Уилкинсонам. Прежде она не показывала снимки никому, кроме Уоррена, а Уоррен-то, конечно, охал и ахал. Но мистер Уилкинсон – взрослый человек, едва знакомый. Ему незачем быть великодушным.

Мия позвонила в дверь, и миссис Уилкинсон провела ее в кабинет, где мистер Уилкинсон сидел за большим столом и печатал на кремовой пишущей машинке. Едва Мия вошла, он развернулся в кресле и закинул полку с пишмашинкой вниз и под стол, где она аккуратно свернулась в ящичек, будто стол ее проглотил.

– Ну-с, – сказал мистер Уилкинсон. Он расправил висевшие на шее очки-полумесяцы, нацепил на нос, и коленки у Мии затряслись. – Посмотрим.

Мистер Уилкинсон, как выяснилось, и сам был фотограф – только он предпочитал пейзажи.

– Людей снимать не люблю, – сказал он Мие. – Дерево – пожалуйста, человека – спасибо, не надо.

Уезжая в командировки, он брал фотоаппарат и всегда планировал полдня на экскурсии. Достал пачку снимков из папки: секвойный лес на рассвете, река петляет по росистому полю, озеро отражает солнце блистающим треугольником, что указывает на далекие леса. И все фотографии на стенах в коридоре, сообразила Мия, тоже его.

– У тебя хороший глаз, – в конце концов сказал мистер Уилкинсон. – Хороший глаз и развитые инстинкты. Вот, посмотри сюда. – Он пальцем постучал по верхней фотографии в пачке – Уоррен сидит на низкой ветви клена, спиной к камере, силуэтом на фоне неба. – Отличный снимок. Ты почему так кадрировала?

– Не знаю, – ответила Мия. – Мне показалось, так будет хорошо.

Мистер Уилкинсон сощурился на следующий снимок.

– Вот этого и держись. Доверяй своим глазам. Они прекрасно видят. – Он взял другую фотографию. – Но вот смотри. Ты же белку хотела, да?

Мия кивнула. Белка бежала по гребню забора, и Мию заворожила волнистая дуга тела и хвоста, которую рисовало на бегу беличье тельце. Будто мячик прыгает, думала Мия, спуская затвор. А фотография размазалась – фокус на заборе, не на белке, сама белка – размытое пятно. Интересно, как мистер Уилкинсон догадался.

– Я так и думал. Тебе нужен фотоаппарат получше. Этот хорош для начала или для именин и Рождества. Не для тебя. – Он залез в кладовку, порылся в глубине, старые пальто и мешковатые платья заглушали его голос. – Тебе… тебе надо снимать по правде. – Вернувшись, он протянул ей компактную коробочку: – Тебе нужна настоящая камера, а не игрушка.

“Никон-Ф”, маленький, серебристо-черный, тяжелый и плотный. Мия пальцами провела по шершавому футляру.

– Я же не могу это взять.

– А я не отдаю – я одалживаю. Тебе надо или нет? – Не дожидаясь ответа, мистер Уилкинсон открыл ящик стола. – Я им больше не пользуюсь. Пусть хоть кому-нибудь пригодится. – Он достал черную кассету с пленкой и кинул Мие. – Кроме того, – прибавил он, – мне ужасно интересно, что ты из него выжмешь.

Уходя в тот день домой, Мия уже умела наматывать пленку на приемную катушку, фокусировать камеру, настраивать объектив. В голове вихрились новые манящие слова: число диафрагмы, апертура. Снова и снова Мия подносила камеру к глазу и заглядывала в видоискатель. Под тоненьким перекрестьем в центре весь мир менялся.

Мистер Уилкинсон научил ее доставать пленку из кассеты и проявлять, и Мия полюбила едкость проявителя; научил следить за эмульсией – понимать, когда готово. Как пилот, который уводит самолет в штопор, чтобы поупражняться из штопора выходить, Мия нарочно фотографировала в расфокусе, с неправильной выдержкой или неподходящим значением светочувствительности – хотела посмотреть, что будет. Научилась управлять светом и камерой, добиваясь желаемого эффекта, – так музыкант осваивает тонкости инструмента.

– Но как мне?.. – спрашивала она, рассматривая отпечаток на бумаге и сравнивая его с образом у себя в голове.

Поначалу мистер Уилкинсон знал ответы. “Осветлим”. “Нужна яркая, но рассеянная вспышка”. “Давай попробуем отсоединить объектив”. Но вскоре вопросы стали специальнее и ему приходилось снимать с полки “Техники фотографирования”.

– Юная леди желает погружаться глубже, – как-то днем рассуждал он. Мие тогда исполнилось пятнадцать. – Вот что: юной леди нужна бокс-камера.

Мия о такой даже не слыхала. Но вскоре все ее сбережения – она работала за прилавком в “Аптеке Диксона”, официанткой в “Паркуйся и ешь” – откладывались на фотоаппарат, и Мия часами разглядывала фототехнику в каталогах и журналах мистера Уилкинсона.

– Ты больше читаешь, чем снимаешь, – дразнился он, но в конце концов Мия остановилась на “График Вью II”, и даже мистер Уилкинсон не нашелся что возразить. – Мощная камера, – сказал он. – Своих денег стоит. Заботься о ней – она с тобой останется на всю жизнь.

И когда доставили “График Вью II”, купленную с рук по объявлению, обласканную прежними хозяевами, в собственном кофре, точно дорогая скрипка, Мия поняла, что так оно и будет.

На родителей камера не произвела впечатления.

– Сколько-сколько ты потратила? – спросила мать, а отец покачал головой.

Им казалось, эта штуковина – какой-то привет из Викторианской эпохи: воздвигалась на тонконогом штативе, с плиссированной утробой, похожей на мехи, с темной тряпочкой, под которую ныряла Мия. Она пыталась объяснить, как работает камера, но едва упомянула сдвиги и наклоны, их внимание рассеялось. Сдался даже любимый Уоррен – “Мне не надо знать, как это работает, Ми, – сказал он ей в конце концов, – я хочу только видеть фотографии”, – и Мия поняла, что перешагнула границу и дальше придется идти в одиночку.

Она снимала детские лазалки в местном парке, уличные фонари в ночи, городских рабочих, что рубили дуб, расколотый молнией. Она таскала бокс-камеру в центр и фотографировала ржавый мост, растянувшийся над слиянием трех рек. Варьируя настройки, она сняла футбольный матч Уоррена, и игроки получились миниатюрами, как на детской железной дороге.

– Это я? – спросил Уоррен, вглядываясь в фигурку, что далеко в зачетной зоне ждала паса.

– Это ты, Ворон, – ответила Мия.

И вообразила себя кудесницей, что, взмахнув рукой над полем, превратила мальчиков в пластмассовых пупсов размером с горошину.

Назавтра Мия понесла этот снимок мистеру Уилкинсону и в дверях столкнулась с незнакомой женщиной. Невесткой мистера Уилкинсона, как выяснилось.