По всегда гордился тем, что может держать свои эмоции под контролем, однако ему было нелегко сдержаться и не накричать на своего банкира в Монако, когда тот невинно спросил, почему его клиент хочет снять со счета миллион долларов. Ну ладно, думал он, если этот говнюк Беннетт считает, что все ему сойдет с рук, он горько ошибается. Так или иначе, он должен будет где-нибудь появиться, и тогда ему придет конец. Так какой же будет у него конец? По на секунду задумался. Может быть, сбросить его с вертолета на палубу яхты Туззи? Пусть итальянец расхлебывает ту кашу, что сам же и заварил. Да, пожалуй, такой конец был бы весьма изящным. От этой приятной картины По немного взбодрился и послал Симо в Сен-Мартин. Вряд ли Беннетт будет скрываться у себя дома, но новички и не такие ошибки совершают.

* * *

«Пежо» пересек реку Дюране и резво покатил на восток в сторону Маноска. По дороге Беннетт рассказывал Анне историю, которая приключилась с ним прошлой зимой, когда он выискивал подходящую для продажи недвижимость в гористой, слабо населенной местности От-Прованс. В тот день он колесил на машине до вечера, а когда за окнами стало совсем темно, несколько раз повернул не туда, а потом и вовсе остановился, поняв, что заблудился. Чтобы не стоять на месте, он свернул на первую попавшуюся дорогу. Сначала она становилась все уже, потом кончился асфальт и пошел гравий, но вдалеке он увидел слабый огонек.

— Ну, я и поехал дальше, — рассказывал он, — мне все равно ничего другого не оставалось. И вдруг оказался в этом удивительном месте, посреди виноградников, разбитых среди гор. А вокруг — абсолютно ничего. Вот идеальное убежище для нас, если, конечно, я смогу опять найти это место. Посмотри-ка на карту и найди мне Аргимо, это чуть к северу от Банона. Видишь его?

— А откуда ты знаешь, что мы сможем там остаться?

— Ну, в прошлый раз я там переночевал, и мы с аббатом сразу же подружились. Оказалось, что мы просто родственные души. Он приглашал меня заезжать в любое время.

— Вы с аббатом? Ты что, шутить? На религиозного фанатика ты явно не похож.

— Да и он тоже. Но тем не менее он главенствует над целым монастырем. Монастырь, понимаешь? Рясы, монахи, кельи и все такое. Он тебе понравится. Он законченный мошенник, считает себя реинкарнацией Дома Периньона, его нынешним воплощением, поэтому думает, что обязан хранить старые традиции.

Анна потрясла головой.

— Какие еще традиции?

— Ну как ты не понимаешь? На протяжении многих веков монахи бухали. Они и сейчас очень серьезно к этому относятся. Сами себя называют Братством Бахуса. Если нам повезет, мы еще успеем к коктейлям перед мессой.

После перенаселенного Экса с его заполненными туристами улицами От-Прованс показался Анне совершенно другим миром — пустынным, суровым и прекрасным. Эта страна не прощала ошибок фермерам: почвы были каменистыми, с тонким плодородным слоем, редко встречающиеся деревья были изогнуты ветром в причудливые петли. Они проезжали мимо полей, окаймленных рядами лаванды — пушистые, приземистые, с желтыми стеблями и сиреневыми цветами кусты прямыми рядами уходили вдаль. Они видели отары коз, тихо звеневших своими колокольчиками, ленивых пастухов и их поджарых пастушьих собак, выцветшие рекламные щиты давно забытых аперитивов и бесконечные виноградники, стелящиеся миля за милей до самого горизонта.

Движение редело все больше, а затем и вовсе прекратилось, только тракторы, тарахтя, возвращались домой после работы в поле. При виде движущейся машины редкие фигуры в рядах виноградников выпрямлялись и, приложив к глазам широкие ладони, провожали их медленными поворотами голов. В их движениях было что-то нарочитое и, как показалось Анне, даже враждебное. Она наугад помахала рукой одной из таких фигур, но та продолжала молча следить за их продвижением по дороге, никак не отреагировав на ее жест.

— Да что с ними такое? — не выдержала наконец Анна. — Они что, никогда в жизни машин не видели?

Беннетт пожал плечами:

— Так уж они устроены тут, в деревне. Они должны знать обо всем, что здесь происходит. И мышь не пробежит без их ведома. Еще хорошо, что мы не катим в «мерседесе» По. Тогда о нас сегодня вечером судачили бы во всех местных барах. Когда живешь в деревне, не успеешь почесаться, а уже с десяток кумушек кричат, что у тебя блохи.

— И что, тебе это нравится? Вот в Манхэттене человек человеку — незнакомец. Никому ни до кого нет дела. Я даже не знаю своих соседей по лестничной площадке.

Беннетт на минуту задумался, вспомнил Жоржет, Анни и Леона, и мелкие пакости месье Папина, и матримониальные устремления мадам Жу, которая на все готова ради дочки, и слухи, и сплетни, и бесконечное любопытство деревенских жителей.

— Да, мне это нравится. Мне кажется, что у меня появилась семья. Немного эксцентричная, но все же родная.

Анна легко прикоснулась к его руке.

— А я все испортила, да? Ты простишь меня?

Беннетт покачал головой.

— Не за что тут прощать. Ты дала мне возможность прикоснуться к другой жизни, полной опасностей и приключений. К тому же я познакомился с уймой интереснейших людей. Возможно, в эту самую минуту все они жаждут убить меня. — Они подъехали к развилке на дороге, и он затормозил. — По-моему, мы приближаемся к цели.

Щебенка на дороге сменилась укатанной землей. Они медленно въехали на небольшой холм, проехали сквозь сосновую рощу, потом между рядами стелющихся дубов, чьи стволы были навеки согнуты непрекращающимся ветром — мистралем. Машина шла прямо навстречу солнцу, поэтому их первым впечатлением о монастыре был низкий черный силуэт, внезапно появившийся в конце дороги. Беннетт запарковал машину около группы пыльных кипарисов. Тиканье остывающего двигателя заглушал негромкий, но непрерывный хор тысяч и тысяч невидимых вечерних цикад.

Монастырь был построен много сотен лет назад в форме буквы «Н».

— Вот там — внутренний двор, — объяснил Анне Беннетт. — Его окаймляют галереи, где расположены монашеские кельи. Ну а в центральном здании все остальное: кухня, столовая, комнаты для занятий, комната для дегустаций, перегонный цех и апартаменты аббата-настоятеля. Внизу — огромные подвалы. Замечательное место, правда?

Анна в недоумении посмотрела по сторонам, но увидела только длинные черепичные крыши без крестов и шпилей.

— А тут есть церковь или хотя бы часовня? Где же они молятся? Неужели просто так, где придется?

— Знаешь, вообще-то это не очень традиционный монастырь. Я же тебя предупреждал. Это скорее винный завод.

— Но они же называют себя монахами, так?

Беннетт улыбнулся.

— Да, потому что таким образом отец Жильбер может получать от властей то, что он называет «божественным освобождением». Подожди, он сам тебе все расскажет.

Они прошли по широкой, посыпанной гравием дорожке. По сторонам росли густые, высокие кусты лаванды, которые покрывали почти все пространство между двумя крыльями монастыря, образуя целое поле грязновато-лилового цвета. Перед ними возвышалась широкая лестница — за столетия шаркающие ноги протерли камень в середине ступеней. Лестница вела к массивной двери из мореного дуба, окованной железом. Над ней красовалась надпись, выдолбленная в камне: In Vino Felicitas[67]— лозунг и кредо монастыря.