Торговец снова убежал, громко спросил:

— Дозволь войти, красавица?

— Неси, я жду! — отозвалась Ирина.

— Вот штаны персидские, вот кофта тамошняя, вот шапка… — Басурманин закашлялся и перебежал к царевичу: — Дозволь подсобить, боярин?

Восточный наряд оказался забавен: невероятно просторные синие шаровары, но доходящие только до колен, высокие войлочные сапоги, вышитые зеленой и красной вязью, а сверху — опять же войлочная куртка, очень короткая, всего до пояса, но тоже покрытая вышивкой, разукрашенная бисером, с длинными рукавами. На голову посетителя купец заботливо посадил похожую на перевернутый кубок шапчонку с пришитой по центру кисточкой, заботливо опоясал гостя его же ремнем.

Федор Иванович вышел в лавку, покрутился перед зеркалами, приосанился, вскинул подбородок:

— А чего, удобно! Коли в седло запрыгивать, то получше кафтана будет. Вот токмо зимой до утра не доживешь. Иришка, ты как?

— Я? Да вот! — Девочка вышла из-за загородки и лихо крутанулась на одной ноге.

На голове ее красовалась небольшая чалма с огромным изумрудом во лбу, из-под которой ниспадала легкая шелковая кисея, продетая золотой нитью. На плечах росли в стороны небольшие парчовые крылышки, из-под которых вытягивались укутанные в бежевую шелковую пелену руки. Синяя парча обнимала и приподнимала грудь, ниже превращаясь в мягкий облегающий бархат. Серебряный пояс, увешанный мелкими монетками и жемчужинами на коротких цепочках, не стягивал талии, а острой стрелкой устремлялся от бедер вниз, и от него начинались атласные то ли штаны, то ли юбки — просторные, но свои для каждой ноги. Через несколько небольших прорезей проглядывала розовая кожа, щиколотки обнимали парчовые манжетки, переходя в усыпанные самоцветами мягкие тапки.

Царевич ощутил, как в его груди образовался горячий ком и ухнул куда-то вниз, и зашумело в ушах, а во рту пересохло. Девчонка, с которой он вырос, с которой лазил по заборам, деревьям и звонницам, с которой катался с горок и прятался в кустах, бок о бок с которой он слушал тоскливые уроки и убегал к каруселям — эта девчонка невероятным образом обратилась в невероятно красивую, сказочную, самаркандскую принцессу, что грезилась ему в детской полудреме, когда няньки рассказывали царевичу вечерние побасенки. Сияющие глаза, ослепительная улыбка и заразительный смех, пластичное сильное тело, все движения и изгибы которого внезапно открылись взору паренька.

— Нравится?! — Ирина крутанулась снова и улыбнулась, вскинула руки, сверкающая жемчугами и самоцветами, звенящая серебром и вся переливающаяся радугой в отраженных неровным зеркалом лучах.

Федор Иванович, пребывая в сем безумном наваждении, приблизился к ней, обнял и, не устояв перед порывом, крепко поцеловал в яркие алые губы…

— Федька, ты сбрендил? — отпихнула его девушка и торопливо вытерла рукавом губы. — Ты чего делаешь?

— У нас в Персии так принято, — по-арабски ответил царевич и покосился на купца: — Я беру эти наряды, басурманин. В мешок заплечный уложи, с собой заберу.

— Ишь, расхватался! — буркнула Ира, еще раз протерев ладонью рот. — А может, мне наряд сей не понравился?

— А может, я не для тебя? — склонил голову набок Федор Иванович. — Может, я девку какую нарядить хочу? Вдруг, это не ты красивая, а просто одежда такая?

— Федька, ты точно перегрелся! — Ира красноречиво постучала кулаком себе по лбу и ушла за загородку.

— Три рубля… — осторожно выдохнул басурманин.

— Ага… — безразлично кивнул покупатель, и купец с безмерной тоской понял, что продешевил как минимум раз в пять.

20 сентября 1572 года

Великий Новгород, Никитский двор

Дверь в контору слабо пискнула, проворачиваясь в петлях.

Стольник Годунов вздохнул и поднял голову к черному слюдяному окну, пытаясь распознать в отражении резных пластин позднего гостя.

— Чем занимаешься, братик?

— Как всегда, Иришка. Дневной приход с расходом свожу. — Стольник макнул перо в чернильницу и вернулся к работе, перенося вычеты из набравшихся за день грамот в толстую книгу.

— Понятно… — Девушка прошла вперед, оперлась бедром о край стола, приподнялась и с поворотом села прямо на истрепанный том со строительными вычетами. На ней был бежевый бархатный сарафан, изрядно вытертый, и бархатная же округлая шапочка с горностаевой оторочкой. Наряд довольно скромный, но Ирина сама такой выбрала. Ныне, слава небесам, Борис мог одевать сестренку как угодно по ее желанию. Хоть в меха, хоть в шелка, хоть в парчу. Доходы позволяли.

Девушка положила руки на колени и стала разглядывать потолок, безмятежно помахивая ногами.

Борис закончил страницу, опустил перо в чернильницу и спросил:

— Чем занята, сестренка?

— Да вот, посоветоваться хочу. — Ирина постучала пальцами по коленям. — Федька последнее время неладным каким-то стал. Чего теперь с ним делать, не понимаю…

— И чего в нем такого переменилось?

— Да вот даже не знаю, как сказать, братик, — сразу двумя руками почесала затылок девушка. — Смотрит он на меня как-то… Странно. И трогает по-странному.

— Он тебя что, лапает?! — Стольника словно окатило кипятком, и он вскочил с кресла.

— Да если бы… — посетовала Ира. — Я бы ему хоть по морде тогда дала. А он… — Она невнятно пошевелила пальцами. — Сколько раз за прошлый год он меня и за руку брал, и за косу дергал, и на сучья подсаживал, и за плечи хватал… Не сосчитать! А сейчас… Он теперь меня за руку так берет, будто я в краске вся перемазана. Так осторожно-осторожно, будто испачкаться боится. От косы шарахается, к плечам и вовсе не касается. И смотрит, ровно на чудо-юдо заморское.

Стольник медленно опустился обратно в кресло. Пожал плечами:

— Наверное, он повзрослел.

— А мне чего делать? Раньше ведь нормальным мальчишкой был! А теперь ходит, как пыльным мешком пришибленный.

— Тебе лучше с ним больше не дружить… — осторожно предложил сестре Борис.

— Ну да! — хмыкнула девушка. — В тереме запереться, косу из окна спустить и платочек крестиком вышивать?

— Тебе уже пятнадцать лет, Ира, — напомнил стольник. — Скоро ленту в косу вплетешь. Так что да, пора бы и остепениться, достоинство свое блюсти.

— Под замком? — спрыгнула со стола девушка.

— Я этого не говорил! — торопливо напомнил Борис.

— Я, братик, сколько себя помню, всегда с ним дружила, — зашла за спину стольника девушка, опустила ладони ему на плечи. — Теперь же он… Странным стал. А обходиться без него я вроде как и не умею.

— Нужно привыкать, сестренка. Ему тоже пятнадцать, и его тоже государь скоро поженит. А при живой жене с подружками не гуляют.

— Когда царь Федьку женит, ты меня саму уже замуж отдашь! — толкнула его в спину сестра и вышла из конторки.