— По мне, как ни крути, все сводится к Богу или кокаину.

Он передал чашку Холланду. Тот принял ее с улыбкой, наслаждаясь при виде того, как Хини неудобно — так же неудобно, как и Уоррену.

Найтингейл-лодж был частным «домом на полпути»,[28]который принадлежал некой организации под названием «Поручительство». Это было большое викторианское здание с парадным и черным ходом на Баттерси-райз, где одновременно могли находиться шесть идущих на поправку наркоманов — закончивших восьминедельный курс реабилитации, но все еще находящихся в «группе риска». Они могли здесь приспособиться к новой жизни без наркотиков, пока ждали предоставления постоянного жилья. Хотя «Поручительство» было зарегистрировано как благотворительная организация, жильцы Найтингейл-лодж выкладывали кругленькую сумму за свое пребывание, и складывалось впечатление, что кто-то неплохо на этом зарабатывает. Нил Уоррен был одним из двух постоянных адвокатов-консультантов этой организации и признался, что ему не совсем понятно, от кого именно он получает зарплату. Одно ему понятно: зарплата тут выше, чем та, которую он получал, работая в муниципальном совете района Бромли несколько лет назад.

— «Снимать» людей с иглы становится все более насущным делом, — объяснил он, когда Холланд предварительно связался с ним по телефону. — От клиентов нет отбоя.

У него был высокий звонкий голос с легким северным акцентом. Холланд представил себе некоего чахлого, долговязого хиппи в «джинсе», с «конским хвостиком».

Как оказалось, Уоррену не было и сорока, был он невысокого роста, коренастый, с коротко стриженными темными волосами. На нем были простая серая трикотажная рубашка, полувоенные брюки и высокие сапоги. Весь его вид говорил о том, что он следит за собой.

— Можно назвать это и официальным перекуром. — Уоррен достал из заднего кармана брюк коробочку с табаком, зажигалку и одну из приготовленных самокруток. Он предложил угоститься и Хини — тот вежливо отказался, но с благодарностью расценил это как сигнал к тому, чтобы достать свою пачку сигарет «Бенсон энд Хеджез». Холланд отрицательно покачал головой.

— Вы говорите о кокаине и прочих наркотиках, — заметил Хини, засовывая в рот сигарету, — а я вот даже курить не могу бросить.

— Бросить курить сложнее, чем бросить колоться героином, — прикуривая, ответил Уоррен. — Хотя дешевле.

— Не намного…

— И то правда!

Холланд смотрел на Хини, облокотившегося о стол, с сигаретой и чашкой чая в руках, — как будто он был у себя дома и болтал с женой о всяких пустяках. Холланд не стремился работать с такими ребятами, как Хини, но иногда это было даже интересно и давало возможность сравнить. Вероятно, во всем виноват бирмингемский акцент. Эта причина была ничем не хуже любой другой, чтобы практически сразу ощетиниться на своего нового напарника. И первое впечатление оказалось неимоверно точным. В их тандеме быстро распределились обязанности: Холланд выполнял львиную долю работы, в то время как Хини ошивался неподалеку, делал легкомысленные комментарии и пытался поковырять в носу, пока никто не видит.

— Мы здесь проводим беседы, — сказал Уоррен. — Некоторые из наших пациентов проходят сейчас в гостиной курс безнадзорной терапии.

Хини шмыгнул носом. Уоррен верно истолковал это как выражение презрения.

— Терапия не обязательно «задроченная». — Его голос зазвенел. — Пребывание здесь совсем не сахар. Они обязаны следить за весом и соблюдать режим. В противном случае — скатертью дорога! Так случилось, что я играю роль «доброго» полицейского. Мой напарник заставляет всех проштрафившихся проводить целый день с сиденьем от унитаза на шее.

— А как такое возможно? — удивился Холланд. — Вы с другим советником работаете посменно?

— Да, день я, день он.

— В смысле?

Уоррен пододвинул пепельницу к Хини:

— Один из нас находится тут круглосуточно. Сейчас я выходной, поэтому сплю в своей собственной кровати.

Холланд взглянул на листочки-самоклейки на дверце холодильника, а также на расписание дежурств, заламинированное и приколотое к одному из шкафов.

— Вот так я представляю себе студенческую жизнь, — объяснил он. — Записки напоминают соседям по квартире: надо помыть посуду и держаться подальше от нового стаканчика с йогуртом. Как в «Малышах» или как их там…

— Очень похоже, — заметил Уоррен. — Только здесь больше жестокости и намного меньше секса.

Внезапно Хини стал более заинтересованным.

— Почему?

— Конечно, дело не в том, что это на самом деле что-то меняет. Но нашим пациентам непозволительно заводить какие бы то ни было шашни, пока они в центре. Зависимость, даже от женщины, не относится к тем качествам, которые мы стараемся привить, понимаете?

— И как долго они здесь находятся? — спросил Хини.

— Порой до полутора лет.

— Ни фига себе!

— Зависит от того, держатся ли они, свободна ли квартира, которую предоставляет им совет, — в общем, много причин.

— Бьюсь об заклад, здесь полно порнухи…

Уоррен, глубоко затянувшись, улыбнулся. Улыбка его скорее предназначалась полицейскому, чем шла от души.

Через окно в кухне Холланду была видна длинная узкая полоска сада. В дальнем конце стояла беседка, в ней — стол и стулья. Траву давным-давно уже пора было покосить: когда сорока со стрекотом опустилась с забора на землю, птица тут же скрылась в густой траве.

— А вы почему завязали? — спросил Холланд. Он посмотрел на календарь и написанные под ним слова. — Что заставило вас сделать выбор?

— Я хотел завязать с самого первого дня, как только попробовал, — ответил Уоррен. — Честно говоря, помогло то, что я знал: я обязан остановиться. Я был консультантом по наркотикам и в то же время сам был наркоманом. Поэтому я отлично отдавал себе отчет, в какую могилу себя вгоняю. Но ты не остановишься, пока у тебя не будет иного выхода. Пока не откажет какая-то часть твоего тела или в жизни не случится что-то непоправимое.

Во дворе кошка с длинной спутанной шерстью запрыгнула на подоконник. Уоррен подался вперед и ногтем тихонько постучал в окно. Понаблюдал, как кошка трется о стекло.

— Правду говоря, редко кто может назвать, в какой конкретно момент это произошло, — продолжал он. — Но если хотите, для меня такой момент наступил, когда умерла моя мама, а мои брат и сестра не позволили мне побыть с ней наедине, потому что боялись, что я стащу с нее все украшения.

Холланд заметил, что даже у Хини хватило такта на пару минут опустить глаза.

— Да-а. — Уоррен повернулся и вытащил изо рта сигарету. — Это была славная оплеуха!