Я совершенно расклеился. В голову лезли одни только ехидные, злые и обидные мысли. Тупик... Тупик! И я ни на что не годен. Ни на что! Я, учившийся в университете и подававший надежды, которые уже никогда не сумею оправдать... Обыкновенный провинциальный полицейский, слепой как курица... Ничтожество! И еще хотел заткнуть за пояс баронессу Корф с ее холодными глазами... выделиться хотел, доказать, что, уж во всяком случае, не глупее ее... Ну что, что ей сказать теперь, когда дело так откровенно и бездарно провалено? Ведь, если бы не моя неуместная прыть, может быть, Катя Кадочкина была бы жива и сумела бы рассказать много интересного о том неизвестном, который явился к ней и завладел чертежами...

Я встрепенулся. Голоса... шаги...

– Должен вам сказать, я ни для кого не делаю исключений, – брюзжал старческий голос. – Разве возможно подобрать очки за пять минут? Это дело тонкое, сударыня, очень тонкое...

Дверь растворилась. Два пятна на пороге: зеленое – ага, платье мадемуазель Плесси – и темное, брюзжащее, пахнущее старостью и скукой.

– Ах, – щебечет зеленое платье, – вы никуда не ушли, Аполлинер! Вот, я привела к вам господина Роденбаха, который занимается подбором очков...

– Очень приятно, – смущенно пробормотал я, – простите, но без очков я ничего не вижу...

Господин Роденбах ворчал, фыркал, читая мне нотацию насчет того, что запасные очки всегда необходимо держать под рукой, иначе хлопот не оберешься. Зеленое платье порхало вокруг него, сулило двойную плату, осыпало комплиментами, льстило безудержно, ворковало, умоляло, уламывало, упрашивало... И добилось-таки своего. Менее чем за полчаса новые очки были подобраны, и мир вокруг обрел свою привычную стройность и законченность.

– Сколько я вам должен? – спросил я.

С моей точки зрения, Роденбах заломил чудовищную цену, но я не стал спорить и заплатил. Чудо-старичок собрал остальные очки и, посоветовав мне в другой раз быть осторожнее, удалился.

– Очень вам признателен! – обратился я к Изабель, целуя ее маленькую тонкую ручку. – Прямо не знаю, что бы я без вас делал.

– О, – просияла она, – поверьте, я бы тоже не смогла без вас обойтись! Что будем делать завтра? Искать того, кто похитил чертежи?

– Нет, – решительно сказал я, – с меня довольно. Возвращаемся домой.

– Но почему? – удивилась Изабель. – После того, как вам удалось так продвинуться...

Но я только покачал головой.

– Не стоит, мадемуазель Плесси... Да, я и в самом деле пытался помочь, но теперь понимаю, что у меня бы все равно ничего не получилось. Я не настолько умен, чтобы... Я постоянно совершаю ошибки, которые обходятся слишком дорого. – Изабель, не отрываясь, смотрела на меня. Вид у нее был обиженный. – Я не могу и не имею права заниматься расследованием столь сложного дела. Это расследование баронессы Корф, и только она должна им заниматься. От меня ей все равно не будет никакого толку.

– По-моему, вы ошибаетесь, – вздохнула Изабель. – Но, если вы хотите вернуться, почему бы и нет? Уверена, баронесса будет рада видеть вас, – язвительно добавила она.

Увы, у меня не было никаких причин разделить ее уверенность. Тем не менее я поблагодарил Изабель, и она ушла, пожелав мне спокойной ночи. Оставшись один, я достал записную книжку, вписал в нее несколько деталей, которые показались мне существенными, разделся, погасил лампу и лег спать. Потом пришел клоун, засмеялся и выстрелил в меня. Но, впрочем, это был всего лишь сон.

– И должен вам заметить, милостивый государь, что нахожу ваше поведение совершенно непростительным! Нет, в самом деле возмутительная безответственность... В то время как в нашем уезде произошло покушение на убийство высокого должностного лица, – тут Григорий Никанорович зачем-то оглянулся на императорский портрет, взирающий на него свысока со стены, – лица, прибывшего к нам из самой столицы, и в то время как убийство – убийство! – юной прекрасной особы остается нераскрытым, вы, милостивый государь, вы...

Ряжский был в ударе. Он чувствовал в себе силы, волю и потребность распекать, и его хорошо поставленный, ораторский голос гремел и рокотал, разносясь по кабинету, вырываясь за его пределы, в коридор, на площадь за окнами, и заставляя даже унылые буквы на вывеске «Моды парижские, лондонские и иные прочие» ежиться от неловкости. Увы, посередине обличительного периода у исправника перехватило горло. Возможно, виною тому была обыкновенная чаинка, возможно, крошка хлеба, но факт остается фактом – Григорий Никанорович вытаращил глаза, побагровел, крякнул и разразился кашлем.

– Поехал в Санкт-Петербург! – проревел он, когда кашель немного отпустил его. – В то самое время, когда в нем так нуждались именно здесь! Неслыханно, милостивый государь, просто вопиющее...

Без стука в кабинет вошла баронесса Корф. Лицо ее было бледно, одна рука подвязана. За ней почтительной тенью семенил секретарь Былинкин.

– Доброе утро, – хмуро бросила мне баронесса. – Уже вернулись? Прекрасно.

Григорий Никанорович заметался по кабинету, лепеча приветственные слова – по адресу баронессы, смутные угрозы – по моему адресу, и в то же время выдвигая и задвигая стулья в поисках такого, который был бы достоин столь высокой гостьи. Наконец баронесса Корф села, поморщившись. Похоже было, что раненое плечо до сих пор причиняет ей боль.

– Окно затворите, – бросила она секретарю, и Никита Егорыч со всех ног бросился исполнять данное ему поручение. Он стукнулся о шкаф, тихо ойкнул, но, однако же, сумел добраться до окна и закрыть его. – Итак?

Последний вопрос был обращен явно ко мне.

– Возмутительное своеволие, – пропыхтел Григорий Никанорович. – Никому не сказавшись, взять и уехать...

– Отчего же? – уронила баронесса Корф. – Если молодому человеку удалось открыть что-то важное, то мы вряд ли будем на него в претензии... Я вас слушаю, Аполлинарий Евграфович.

Стараясь не глядеть на Ряжского и секретаря, который застыл в углу, подражая предмету мебели, я рассказал баронессе Корф о поездке. Не утаил ничего из того, что мне удалось выяснить, и не стал скрывать, что неожиданное появление клоуна свело на нет все мои планы. Баронесса хмуро глядела на меня, но во время моего рассказа не перебила ни словом. Только один раз на ее губах появилось подобие улыбки – когда я упомянул, как именно Китти рассчитывала употребить доставшиеся ей чертежи.

– Итак, подведем итоги, – сказала баронесса, когда я закончил. – Вы сумели разговорить кондуктора, который запирался, когда мои коллеги допрашивали его. Вам удалось установить личность человека, у которого оказались чертежи, и вы выяснили, что он не был никаким сообщником, а попросту оказался вором. Далее, вы отыскали его objet[44], которой достались чертежи, и выяснили, куда она их дела. Что ж, похвально.

Баронесса вздохнула. Ряжский кусал губы, и я видел, что он уже явно сожалеет о своей горячности.