Руководители ВЦСПС подстрекали вновь избранных профсоюзных руководителей обвинить Артюхину в проблемах заработной платы. Но не все приняли эту игру Рясин — начальник организационного отдела ЦК Союза возражал, говоря, что нереально ожидать от профсоюзных работников решения сложных вопросов оплаты труда, ставок и жилищных условий на каждом заводе. Однако по мнению других, Артюхина была удобным «козлом отпущения». Ширяев — вновь избранный секретарь Союза чувствовал, что Артюхину вот-вот арестуют, и пытался себя защитить. Ссылаясь на незнание обстоятельств дела, он обвинил ее в том, что она не дала указаний новым членам президиума и игнорировала их идеи. «Я проработал два с половиной месяца с тов. Артюхиной, — пожаловался он, — и за это время не было ни малейшей попытки помочь нам встать на правильный путь, правильно поставить работу. Наоборот, в практической работе на каждом шагу старалась подмять инициативу нового работника. У нас по существу твердое единоначалие, пикнуть не смей». Также Ширяев сознался, что испытывает личную неприязнь к Артюхиной за то, что она не дала ему возможности записаться на учебу на курсы — желанная привилегия, которая давала возможность продвижения по службе.

Москатов безоговорочно поддержал новых членов ЦК. По его мнению, Ширяев был прав. За последние шесть лет «старое руководство» укоренилось в профсоюзе, и было трудно избавиться от него. Он был враждебно настроен по отношению к Артюхиной, но считал, что трудно ее критиковать, поскольку в отличие от других профсоюзных руководителей Артюхина постоянно посещала заводы и разговаривала с рабочими. Москатов насмехался над ее частыми контактами. «Артюхина куда ни поедет, наобещает полный короб, а мало делает», — едко заметил он. Он обвинил Артюхину в произволе, неспособности обнаружить врагов в профсоюзе и «умалчивании» острых вопросов. Подводя итог ее стилю работы, он произнес старинную поговорку: «Сор из избы не выносить». И далее продолжил: «Эта гнилая, небольшевистская позиция, если хотите, враждебная нашей партии позиция». «Почему у нас такая зловонная атмосфера? — неприязненно спросил он. — Во-первых, я считаю, что руководство ЦК Союза оказалось явно несостоятельным. Оно политически дискредитировало себя в смысле того, что многие серьезные острые политические вопросы упущены». Москатов предложил уволить Артюхину, собрать новый пленум профсоюза для обсуждения взаимоотношений ЦК и заводских комитетов, развить план по устранению «последствий вредительства» и сообщить в отдел заработной платы ВЦСПС о необходимости исправить ситуацию с тарификацией зарплаты.

Артюхина, расстроенная и взвинченная высказанной в ее адрес критикой, сохранила самообладание. Она спокойно объяснила, что смена руководства в профсоюзе, произошедшая после выборов в 1937 году, создала новые трудности. Новый коллектив, имевший мало опыта, нужно было обучать. Трудно было решить вопросы производственных норм и ставок заработной платы. СНК рассмотрел эти вопросы, и сам Молотов потребовал пересмотра норм. Она скромно заметила: «Я согласна со всем, что было здесь сказано о беспорядке. Может быть, я нехорошо говорю, чем следовало, хотя волноваться обязательно и необходимо. Я заверяю, т. Москатов…». Москатов резко прервал ее: «Что заверять?» Артюхина невозмутимо продолжала: «Вы меня тоже в первый раз слушаете. Я писала в ВЦСПС и просила помочь ликвидировать последствия вредительства. Меня не вызвали, не послушали». Точно так же, как Ширяев и Москатов переложили вину с вновь избранных руководителей на Артюхину, она умело переложила вину на вышестоящих руководителей ВЦСПС. Артюхина умело решала политические задачи. Она признала, что ей не удалось решить вопрос заработной платы, но категорически отрицала обвинения во вредительстве. «Говорят, что я не помогала ликвидировать последствия вредительства. Это неправда», — решительно заявила она. Она просила президиум дать ей шанс исправить свои ошибки с их помощью.

Аресты в Народном комиссариате легкой промышленности, соперничество на выборах и страх способствовали тому, что профсоюзные руководители стали обвинять друг друга. Но они не называли главную проблему. Провал производственных заданий текстильщиками не был результатом «вредительства» или путаницы в тарифах заработной платы, он был следствием недофинансирования отрасли и технологической отсталости. Текстильная промышленность не входила в число приоритетных. Хозяйственники манипулировали ставками зарплаты в попытке снизить текучесть рабочей силы, обеспечивая минимальный заработок при поломке машин. Профсоюз закрывал на это глаза. Рабочие и начальники цехов также участвовали в заговоре, касающемся заработной платы. Обвинения в адрес Артюхиной во вредительстве, не помогли руководителям Народного комиссариата легкой промышленности и хозяйственникам решить проблемы недостаточно финансируемой отрасли с устаревшим оборудованием и плохо оплачиваемой рабочей силой. Более того, ВЦСПС настаивал на том, чтобы профсоюзы согласились со снижением заработной платы. Рабочие выбрали новый Центральный комитет, но никто из новых руководителей не сказал правду: матери-одиночки в текстильной промышленности с трудом могли обеспечить своих детей. Только Артюхина признала, что преобразования, связанные со снижением заработной платы будут невыносимо болезненными. В ответ на утверждение Москатова, что профсоюз не снизил ставки заработной платы, она просто ответила: «Мы боялись сказать рабочим правду».

Партийное руководство страны и ВЦСПС открыто признавали, что кампания за профсоюзную демократию преследует две цели: «расшевелить» профсоюзы и искоренить окопавшихся там троцкистско-бухаринских агентов фашизма и их сторонников. Руководство никогда не считало эти две цели противоречащими друг другу, напротив, предполагалось, что обновленные профсоюзы поддержат сталинскую индустриализацию, что они не только не станут оспаривать государственную политику накопления, инвестиций или оплаты труда, но и будут играть важную роль в реализации этой политики. Они обеспечат честность и эффективность расходования бюджетных средств на жилищное строительство, социальную защиту детей, дома отдыха, социальное страхование и охрану труда, будут контролировать распределение продуктов и не допустят коррупции и плохого качества строительства. Они сократят количество несчастных случаев на производстве и обеспечат соблюдение правил техники безопасности и сверхурочной работы. Профсоюзные работники станут подлинными представителями рабочих, которые будут избираться в ходе альтернативных выборов тайным голосованием. Партийные руководители понимали, что в условиях апатии и равнодушия членской массы профсоюзные руководители превратятся в бездельников и разложенцев, стремящихся к достижению своих лишь собственных амбиций и материальных интересов. По существу, партия подготовила для профсоюзов новую роль руководителей социального обеспечения. Они могли оказывать давление на хозяйственников и заявлять в суды о нарушениях техники безопасности. Однако они не могли ставить под сомнение политику государства, предлагать альтернативную экономическую программу, опротестовывать производственные нормы или зарплаты.

Наиболее заметного успеха кампания за профсоюзную демократию добилась в сфере охраны труда. В начале 1930-х годов рабочие каждой отрасли промышленности страдали от производственного травматизма, который достиг очень высокого уровня. В 1934 году 25-33% рабочих, занятых в наиболее опасных отраслях промышленности, пострадали от несчастных случаев на производстве и по крайней мере 10% — рабочие в остальных отраслях. В период с 1934 по 1936 годы количество несчастных случаев возросло в более чем 70% отраслей промышленности. Однако в 1937 году более 90% отраслей, за исключением угольной промышленности, добычи кокса, производства химических удобрений, фанеры, ликеро-водочной продукции и дорожного строительства, показали снижение доли несчастных случаев.[49] Боязнь быть обвиненными во вредительстве, несомненно, заставляла руководство предприятий и профсоюзных работников уделять больше внимания охране труда и в том же время стимулировала на ведение теневой бухгалтерии. По крайней мере в двух профсоюзах были обнаружены работники, зачислившие несчастные случаи на производстве в категорию бытовых травм, что означало оплату профсоюзами больничных листов, но не влекло за собой политических последствий. В ряде профсоюзов уровень производственного травматизма снижался по мере того, как росло количество бытовых травм.,[50]