– Просто попрощаться, – повторила она, а потом понизила голос до шепота. – Пожалуйста. Мы… мы были бы очень благодарны. Понимаешь? Очень. Деньги, наверное, без надобности. У меня есть украшения. Немного, но все твои. Золото.

Алиса полезла пальцами под свитер и футболку. Подцепила крепкую золотую цепочку. Всю вытягивать не стала, только показала. Поняла свою ошибку, только когда в глазах у конвоира полыхнуло нехорошим огоньком.

– Это не крестик, – торопливо пояснила она. – Там просто украшения. Пара колец, кулон. Хочешь, девушке подаришь. У тебя есть девушка?

Конвоир уставился на цепочку, а потом медленно, едва заметно кивнул: не то подтвердил, что девушка есть, не то просто согласился на сделку.

– Дашь попрощаться?

Раздулись крылья носа. Моргнули ресницы, окончательно пригашивая жадное злое пламя в глазах.

– Да хрен с вами. Ладно. Пять минут подождите, потом заверните за вон ту палатку и идите прямо.

Когда Алиса вернулась, госпожа Мария всхлипывала и прятала лицо в грудь Мике. Тот поднял взгляд. Беззвучно, одними губами спросил: «Что?»

– Попрощаться дадут. Через пять минут пойдем.

– Мы же его не оставим? – Мика повторил недавний вопрос. – Давай вернемся в палатку, давай попробуем поговорить, ну? Ну? Ну, ты же самая умная! У тебя же всегда есть все ответы! План! Ты же всегда знаешь, что нам делать! Что нам делать?

Еще немного, поняла Алиса, и у него будет историка. Тогда останется только залепить ему пощечину, чтобы привести в чувство, пока кто-нибудь еще не обратил на них внимание. Пока дело не дошло до пощечины, она взяла его за плечи и крепко встряхнула. Мика моргнул и мгновенно утих. Зрачки у него стали расползаться, затапливая радужку черным, как недавно в пещере, когда нагретый балканским солнцем коньяк превратился в черный от копоти металл оружейных дул. Красиво, неуместно подумала Алиса. До чего ж красиво. Услышала свой голос как будто со стороны:

– Знаешь, как ведут себя люди перед расстрелом?

Мика промолчал. Она продолжила:

– Кто-то плачет. Молится богу или расстрельной команде. Просит. Кричит. А есть еще те, кто молчит и смотрит. Как под гипнозом. Смотрит, как будто сейчас ему покажут волшебство. Таким глаза завязывают.

Это она сейчас смотрела в злые темные глаза как в обещание волшебства. Мрачного волшебства мрачного времени. Если эти два дула однажды полыхнут ружейным огнем, Алиса хотела бы встретить первую пулю своим лбом, чтобы первой в мире узнать, как это: когда горячий металл из этих глаз поцелует кожу перед тем, как порвать ее, проломить кость, пройти сквозь мягкий мозг и, наконец, освободить ее от всего: боли в коленях, навалившейся усталости, а главное, данных друг другу обещаний.

Снова хлопнул клапан палатки. На улицу вышла Ивана. Подошла, не глядя на них, и встала рядом. Гордо задрала голову так, что носом почти смотрела в небо. Алиса поняла без слов. Не получилось. Что бы она ни планировала, чего не добивалась там, внутри палатки, у нее не получилось. Тронула ее за локоть.

– Мы попрощаться с Марко. Пойдешь с нами или тут побудешь?

Не ожидала, что Ивана кивнет.

– Пойду.

За палаткой обнаружился узкий коридор: деревянный настил в челюстях заграждения из металлической сетки. Коридор вел к другой палатке. У входа на коленях стоял Марко: руки все так же скручены за спиной, лицо уже распухло. Рядом стояли все те же двое конвоиров. В руках у них было по большой керамической кружке, из которых тянуло растворимым кофе, а свободной рукой каждый придерживал оружие. Когда подошли поближе, Алиса поймала взгляд того, с кем вела переговоры. Он кивнул. Она снова подцепила цепочку и сняла с шеи. Поймала себя на том, что прощаться с памятными вещицами совершенно не жалко. Не грустно. Никак.

Конвойный принял украшения, и они исчезли в кармане черной куртки. А потом кивнул в сторону второго.

– Ему тоже.

– У меня больше нет. Это все.

Конвойный нахмурился. Алиса собралась было упрашивать – может быть, поделят? Но из-за спины раздался голос:

– Вот.

Ивана шагнула вперед, на ходу снимая с пальцев кольца. Второй мужчина кивнул на сережки в ушах. Она помедлила, но сняла и их тоже. Тот удовлетворенно кивнул и принял в ладонь еще теплые украшения.

– Ладно. Пять минут у вас.

Конвойные отошли недостаточно далеко, чтобы можно было хотя бы фантазировать о побеге. Даже если бы была лазейка рвануть, их бы быстро догнали.

Марко выглядел ужасно. Половина лица расползлась в бесформенный синяк, губы расквашены, сиплое дыхание выдавало сломанную перегородку носа. Госпожа Мария опередила всех. Она встрепенулась, засеменила навстречу Марко и обхватила его своими сухими тонкими руками, осторожно прижимая голову к своему животу.

– Нельзя, – снова повторила она, но уже тише и почти нежно. – Нельзя, нельзя, нельзя.

Маки зашипел, скривился, а потом обхватил ее руками в ответ, и она покачивалась из стороны в сторону, словно баюкала этого большого широкоплечего парня, мальчишку, заигравшегося в войну и зашедшего так далеко, что теперь война поиграла с ним.

Алиса подошла поближе.

– Маки. Мы хотели договориться. Послушай… мы… мы что-нибудь найдем. Еще цацки какие-нибудь. Мы тебя вытащим.

– Не вытащите, – голос Марко звучал гундосо. – Пока искать будете, я в расход пойду. Валите, бре.

– Маки, здесь рядом бутики, ювелирные…

Как будто их туда пустят. Как будто там что-то еще осталось.

– Валите, сказал.

Алиса сделала было еще шаг. Хотела подойти, присесть рядом. Может быть, погладить по плечу. Но Марко расслышал шаг и рыкнул:

– А ну, отошла!

Отвернулся с тихим шипением. Только костяшки пальцев побелели от того, как крепко он прижимал к себе госпожу Марию. Донеслось глухое:

– Русская. Как братишку прошу. Свалите на хер. Все. Сейчас.

Алиса встала. В голове почему-то крутилось, как в день их знакомства Марко ел чипсы горстями и запивал сладкой газировкой.

– Ох, Маки… – шепотом сказала она.

Он, кажется, услышал. Дернулся. Пробубнил:

– Русская? Если выживаешь. Моих найди. Передай им… передай им про меня что-нибудь хорошее, ладно?

– Самое хорошее, Маки. Только самое хорошее.

Марко назвал адрес. Алиса повторила. Только тогда госпожа Мария сама разжала объятия и осторожно, едва касаясь кончиками пальцев, погладила парня по голове. На вязаном кардигане остались бурые пятна.

– Сале, – сказала она.

Раздались тяжелые шаги по деревянному настилу – возвращался конвой. Под цепкими взглядами и двумя дулами автоматов четверо пошли прочь от палатки.

К Бранкову мосту вышли меньше, чем за двадцать минут, совсем как в мирные времена. Прошли мимо траурного французского посольства, исписанного размашистыми граффити, вниз по мощеному булыжником Косанчичеву венцу. По обе стороны тянулись вывески баров и кофеен. Обычно под вывесками стояли битком забитые столики, в воздухе висел гомон человеческих голосов и музыка из колонок. Сейчас было пусто. На обочине валялся сломанный летний стул. Четверо дошли до конца улицы и спустились по крутой каменной лестницы. Уже с пролета было видно пост на мосту.