— Ешьте, ваше величество. Не думайте о плохом. А там, глядишь, и образуется все само собой.

По мнению Этэйн «само собой» редко когда получалось хорошо. Хотя и сильно плохо тоже не выходило.

«А ведь есть те, кто нащупал в своей жизни канат золотой середины и идет по нему. Только долго ли удастся держать равновесия когда под ногами пропасть?»

Когда Этэйн пришла к принцу, тот спал. Но стоило подойти ближе, как он открыл глаза.

«Зеленые? Мне казалось, они были карие, словно свежесваренный кофе. Какая я невнимательная. Или это игра света?»

Она сменила повязку. Рана выглядела все так же плохо, но кожа вокруг оставалась сухой и холодной, и Этэйн позволила зернам надежды прорасти в собственном сердце. Потом ее взгляд упал на нетронутый кубок с зельем, снимающим боль, и вздох вырвался из груди.

— Как спалось? Дать обезболивающее?

— Не нужно, — принц взял ее за руку. – Твое присутствие лучшее из лекарств. Сыграешь?

Этэйн достала флейту и задумалась. Хотелось создать мелодию вселяющую надежду и дарующую умиротворение. Королева поднесла инструмент к губам, закрыла глаза, представила себя легким ветром и выдохнула, рождая первые звуки. Она неслась над разнотравьем, падала с гор бурлящим потоком, блестела солнечным лучом. Постепенно музыка втянула, окутала крепкими нитями. Флейта ожила и своенравно запела совсем не то, что желала ее хозяйка. Стрелами вылетели резкие, отрывистые звуки. Они кололи, царапали, наполняли душу смятением.

«Ну уж нет, этот мир и так полон тревог, пусть хоть искусство будет чистым», — Этэйн сжала флейту так, что пальцы побелели, вытянула ноту, сменила мотив. Но поле, над которым она пролетала ранее, уже было не узнать. Небо почернело. Душистая трава смялась и пожухла. Воздух отчетливо запах кровью. Поток, несущийся с гор, сделался алым. Этэйн хотела оторвать флейту от губ, но не тут-то было. Звуки ее песни услышали те, кто столетия лежал в земле. Сизыми тенями они поднимались, поворачивали головы и смотрели, смотрели на нее знакомыми зелеными глазами. Волной пронеслось над землей.

«Освободи, отпусти меня. Порви нить, ты сможешь».

Этэйн увидела, как от нее к теням тянутся нити. Она же, словно неумелый кукловод, держит полные ладони веревок и не знает, что с ними делать.

«Брось!»

«Натяни!»

«Управляй!»

«Рви их! Рви!»

— Кар! – вскрик ворона оборвал мелодию в наивысшей точке, и Этэйн почувствовала, как ее дернуло в разные стороны, да с такой силой, словно само мирозданье желало разорвать на части.

— Тише, тише, — он держал крепко и гладил по голове, словно маленького ребенка. – Что ты творишь, глупая? Всего-то нужно было порвать одну и алую, а не все разом. Как же ты теперь в забытье, без людской веры? Где силу черпать будешь?

Этэйн притихла в крепких объятьях. Ее било мелкой дрожью, но запах, терпкий запах лесного костра успокаивал. Хотелось укутаться в него как в плед и сидеть, сидеть ни о чем не думая.

— Ваша рана, — просипела королева и нашла в себе силы отстранится от принца. Голос был сорван. Неужели она кричала?

— Болит… — произнес он удивленно и растер грудь. Этэйн подскочила и кинулась к кубку с зельем.

— Оставь, — принц протянул ей руку. Его живот был чист от повязок, но на груди рубашка окрасилась алым. — Посиди еще со мной. Не думал, что разорвать связь будет так легко и одновременно так больно.

Этэйн удивленно воззрилась на принца. Сама она еле стояла на ногах. Казалось, в груди поорудовал мясник и теперь там, внутри захлёбывается собственной кровью сердце.

— Я не понимаю, что произошло. Нужно позвать врача!

— Нет. Не уходи. Скажи. Зачем ты разорвала нить?

Этэйн пожала плечами, а потом вспомнила взгляд изумрудных глаз и тихое «освободи».

— Ты ведь сам попросил…

— Попросил, – принц кивнул и поднес ее руку к губам, — Но не думал, что ты так легко отпустишь. Почему?

Этэйн всхлипнула.

И очнулась.

Отняла от губ флейту и огляделась. За окном занимался рассвет.

Смертельно раненый Айлиль лежал на подушках. Глаза его были закрыты, а бескровные губы сжаты в тонкую полоску.

— Ты невероятно играешь, — прошептал он наконец. Никогда не слышал ничего подобного.

Этэйн кивнула, говорить не было сил.

— Придешь завтра? Это будет последняя ночь.

Этэйн снова кивнула, не в силах проглотить сухой ком. Убрала флейту и поднялась. На ватных ногах дошла до двери и застыла, пригвожденная вопросом:

— Так все же, почему?

— Наверное, потому что люблю, — произнесла она еле слышно и вышла, так и не найдя в себе сил обернуться.

Дорога до своих покоев не запомнилась. Кажется, Этэйн бежала. Хлопнула деревянная дверь, отрезая молодую королеву от внешнего мира. Дернулись тяжелые прикроватные шторы. Этэйн рухнула на кровать. Подушки заглушили крик. Боль, отчаяние, страх, непонимание выплёскивались из души, оставляя после себя выжженное поле. Она сама не заметила, как заснула. Забылась холодным липким сном, в котором раз за разом пыталась ухватиться за тонкую алую нить, но та тлела и рвалась. Тонкие пальцы хватали пустоту, а тело камнем летело вниз.

Пробуждение вышло тяжелым. Этэйн увидела в руках флейту и отбросила ее словно гремучую змею. Подтянула колени к подбородку и задумалась. События последних суток никак не желали выстраиваться в общую картину. Слишком все быстро, страшно, непонятно.

Этэйн совершенно некоролевским жестом вытерла ладонью раскисший нос и отодвинула на край сознания нахлынувшие эмоции. Слезы мыслям не помогут. В груди до сих пор саднило. Прошедшая ночь все не шла из головы. Что из этого было правдой, а что видением? И кому понадобилось насылать морок на нее? Этэйн нахмурилась и стала перебирать события последних дней.

Король смертельно ранил Айлиля, а ее взял по праву мужа. После она, видимо, призвала остатки дара... и что? Предрекла гибель дома да Дерга или прокляла его? Впрочем, неважно. Итог один. Эохайд умрет так и не дождавшись наследника. И чем яростней он будет противиться судьбе, тем скорее смерть его настигнет. Молодая королева приняла эту мысль и отложила на время. Сейчас судьба супруга волновала ее меньше всего. В отличие от принца.

Она сама обрабатывала Айлилю раны. Не нужно быть сестрой милосердия, чтобы