Также общим правилом на поле битвы стало имитировать то, что называли методом Густава-Адольфа. Он изобрел бой, при котором пехота стояла в две линии, пушки вдоль линии фронта, кавалерия на флангах. Впоследствии такое построение стало общепринятым. Военачальники не смогли осознать, что при Брейтенфельде и Люцене король поставил свои пушки по фронту, чтобы добиться от них наилучшего результата в бою с терциями пикинеров; при Лехе он поступил совершенно иначе. Эти «диадохи»[13] полностью упустили из внимания то обстоятельство, что в обоих сражениях параллельное построение соблюдалось только вначале; и первое решил полевой маневр, а во втором Густав-Адольф сконцентрировал вес всей своей армии в один кулак, чтобы отрезать противника от его коммуникаций. Эпигоны даже не пытались по-настоящему сочетать три рода войск в соответствии с их возможностями. Обычно в сражении кавалерия билась с кавалерией, пехота с пехотой; исход битвы решался в тот момент, когда чьи-то линии разом поддавались под натиском.

Также никто не вел преследование по окончании битвы. Густав-Адольф, изучив походы Александра, знал, что это такое, и беспощадно применял его во многих битвах и после переправы через Лех, но при Люцене король погиб слишком рано, чтобы отдать приказ преследовать врага, а при Брейтенфельде оно было излишне. Там он разбил наемную армию в бою и прекрасно понимал, что после разгрома поход, для которого собрали неприятельскую армию, завершился и армия распадется сама собой. Армии после Густава-Адольфа имели более крепкие внутренние связи. Он научил их дисциплине; армии не рассеивались с поражением, но отступали в ближайшую крепость и ожидали подкрепления; это удавалось им, поскольку их никто не преследовал. Проигравшая сторона тех показных битв и прославленных побед бывала отброшена назад, а не разгромлена, и череда маневров и отходов в крепости продолжалась без конца. Искусство войны стало таким же формальным, как фехтование на деревянных рапирах, и таким же результативным.

Такое положение дел продолжалось сто лет.

II

В последний период Тридцатилетней войны проявилась новая концепция — концепция экспансионистского государства. Она давно дремала, готовая начать действовать, и распад фундаментального понятия о единстве христианского мира (следствие Реформации) пробудил ее. Доминирующая политическая идея периода, последовавшего за Вестфальским миром, заключалась в том, что европейские государства ведут ожесточенную конкурентную борьбу за власть, богатство, территорию и многое другое; и эта мысль получила мощную поддержку после колонизации заокеанских земель и появления на рынке привозимых оттуда товаров. Каждое государство соревновалось с другими за возможности расширения, а естественным выражением конкуренции стала война, она была естественным занятием высших классов общества.

В 1661 году в эту борьбу вступил новый участник в лице Людовика XIV, короля Франции. Он был великолепен и горд, ему принадлежат слова о том, что государство — это он. После смерти своего наставника великого кардинала Мазарини Людовик объявил, что сам будет своим первым министром. Оказалось, что он способен на это, ибо отличался энергичностью, терпеливостью и, по меньшей мере в молодости, умел выбирать себе помощников среди самых талантливых людей. Идея экспансионистского государства играла значительную роль в его мировоззрении; он сомневался в ней не больше, чем в оправданности убийства коровы ради того, чтобы сделать из нее отбивную.

Отсюда войны. Войны, вначале направленные на прорыв кольца Габсбургов вокруг Франции, потом на то, чтобы сделать страну неуязвимой для угрозы любой другой нации или союза наций. Молодому Людовику XIV повезло застать Англию при правлении последних отпрысков династии Стюартов, занятых лишь собой; Испанию при Карле II, страдавшем обмороками, припадками и безразличием ко всему, что не касалось церковных дел, а Священную Римскую империю — занятую выяснением отношений с агрессивной Турцией. В течение почти трех десятилетий французы достигли большинства своих целей, причем с долгосрочным эффектом: например, левого берега Рейна и части испанских Нидерландов, защищавшей Париж от нападений с севера. Свои военные кампании они вели в соответствии со схемой, стратегией и тактикой, характерными для второй половины Тридцатилетней войны. Вступали в битвы, не решавшие ничего, кроме того, что победившая сторона получала возможность осадить следующую крепость. Поскольку действия велись на густонаселенной и прорезанной водными путями территории, крепости приобрели небывалое значение. Главную роль в войнах стали играть инженеры, и больше всех прославились Вобан во Франции и Когорн в Голландии.

III

К 1700 году перемены коснулись технологической и политической областей. Главное нововведение в технологии — штык — было изобретено и введено во Франции в 1687 году, а в большинстве других стран появилось в течение следующих десяти лет. Оно сделало пикинеров ненужными, снабдив мушкетеров оружием, пригодным для отражения атаки и для обороны от кавалерии, а также упростив тактику пехоты.

Политические перемены проявились в том, что во всех экспансионистских государствах пустила корни новая идея — идея равновесия сил. Когда все государства, расширяясь, конкурируют между собой, они оказываются в равной опасности в случае, если одно становится так велико по территории и богато ресурсами, что может поступать без оглядки на других. Это в корне противоречило намерениям Людовика XIV, желавшего добиться для Франции именно такого положения, и со смертью короля Испании Карла II идеологический конфликт достиг своего апогея.

Король умер бездетным, и на его наследство могли претендовать Людовик XIV и Леопольд, император Священной Римской империи. Оба отказались от претензий на испанский трон в пользу младших отпрысков — Людовик в пользу своего второго внука Филиппа Анжуйского, Леопольд в пользу своего второго сына Карла Австрийского. Оба властелина согласились поделить часть громадного испанского наследства, включавшего южные Нидерланды и большую часть Италии, не считая обширных заморских владений. Но восшествие того или другого на испанский трон нарушило бы драгоценное равновесие сил: сосредоточение сил и эффективное управление позволило Франции занять недосягаемое положение сильнейшей нации на континенте, а победы над турками дали австрийцам контроль над всей Венгрией. В Европе рассудили, что французская угроза опаснее, учитывая то, что по завещанию Карла II Испанского его владения переходили к Филиппу, и испанцы согласились с его волей. Англия и княжества Священной Римской империи создали Большой альянс с Голландией против Франции, и началась Война за испанское наследство. Бавария договорилась с Францией, что есть ключевой факт; одной из военно-политических целей Людовика было лишить Леопольда императорского трона и возвести на него династию Виттельсбахов, передав Мюнхену столичные полномочия.

Эта война дала миру несколько замечательных полководцев, самым выдающимся из которых был принц Евгений Савойский, из-за тщедушного сложения не сумевший продвинуться по служебной лестнице во Франции, несмотря на высокое рождение. Он уехал в Вену и там необычайной отвагой и способностью брать ответственность на себя добился маршальского звания в возрасте двадцати пяти лет. Причины, из-за которых любому командиру той эпохи было трудно достичь убедительного успеха, видны на классическом примере его похода против турок в 1697 году. Принц разгромил их при Зенте на реке Тиса, где турки потеряли 20 тысяч человек, а по возвращении в Вену был арестован за то, что вступил в сражение без приказа.