Отец говорил еще что-то, но я старалась не вслушиваться в его слова. Делала вид, что слушаю внимательно, а сама мысленно представляла себе деревянный забор, через который прыгают белоснежные барашки. Да, понимаю, что это представляют в совершенно другой ситуации. Но ничего другого мне в голову сейчас упорно не шло.

— Ты все поняла? — наконец, поинтересовался отец.

— Да, — машинально ответила. Поправила ремешок сумки, висящей на плече, в очередной раз красноречиво намекая, что мне пора. Времени оставалось в обрез. Еще бы с Ником в подъезде не столкнуться…

И почему я вновь сама себе противоречу? Потому что, чтоб ему там икалось, хотела его увидеть…

— Тогда поторопись.

Мог бы об этом и не говорить.

Выскочив из квартиры, не стала дожидаться лифта и сразу свернула на лестницу. И бежала до тех пор, пока не увидела перед собой дверь, ведущую на улицу. Помню я нашу первую встречу с Никитой. Потом еще одну, когда я, выйдя из подъезда, увидела его неподалеку в компании уже знакомой мне Кати. Мне нужно было забыть о случившемся. Просто махнуть рукой, послав все к черту. Но я не могла выбросить образ Гоголя из головы. Воспоминания вообще добивали окончательно. Как сосредоточиться на учебе, когда все мысли крутятся рядом с этим птахом? Невозможно просто так забыть человека, если ты к нему что-то испытываешь. Или испытывала. Будь то любовь, ненависть или сильное раздражение. Вот я, например, чувствовала сейчас все это по отношению к конкретному молодому человеку. Повезло еще, что мы не столкнулись с ним в подъезде. Временами мне казалось, что он просто-напросто преследует меня.

Я не привыкла ненавидеть кого-то. Пока не повстречала Ника, вообще не думала, что смогу испытывать столь сильные эмоции. Отрицательные. Почему именно он повстречался на моем пути? Почему именно этот парень оказался сыном врага моего отца? Все это больше походило на банальный телесериал, чем на реальную жизнь. Но, тем не менее, это случилось. И ни с кем-то, а со мной. Понятное дело, что я не одна такая, с кем поступили подобный образом. Только от этого не легче.

В универе я старалась сосредоточиться на учебе. Очень старалась. Если бы это еще было возможно. Потому что от Ника все-таки пришло сообщение. Я еще не успела переступить порог здания, как телефон противно пиликнул. И лишь когда достала его из сумки, увидела, что помимо сообщения меня ждали еще три пропущенных вызова с знакомого уже номера. Само собой, перезванивать даже и не подумала. Даже на сообщение отвечать не собиралась. Точно знала, что если напишу ему, меня снова накроет. И тогда я весь учебный день просижу в туалете, вытирая одноразовыми платками слезы. И не факт, что их хватит.

«Лисичка, черт, возьми этот чертов телефон и нажми на зеленый кругляш. Не нервируй!»

Это, простите, я его нервирую? Я?! После поцелуя с Катей в клубе? Нет уж, увольте. Пусть его теперь Катерина нервирует. Хоть всю жизнь.

Последняя мысль, промелькнувшая в воспаленном мозгу, была неприятнее всего. Я по-прежнему, как последняя дура, считала его своим парнем. Наверное, осознание того, что я этому маньяку изначально была не нужна, никак не хотело приходить. На сколько меня хватит? В том смысле, долго еще я буду по нему убиваться? И когда наступит облегчение? Про освобождение я вообще молчу. Можно убить на попытки полжизни.

Второе сообщение (и пять пропущенных) прилетело мне во время одного из перерывов. Я осталась в аудитории, делая вид, что очень занята повторением новой темы, как смартфон вновь пиликнул. Дворова какое-то время крутилась поблизости, но потом вышла. В лекционной вообще мало кто остался.

«Ты хочешь, чтобы я тебя преследовал? Детка, ты близка к тому, чтобы я стал сталкером. Учти, я в курсе, что ты видела, как меня целовала та самоубийца. Ты же будешь умной девочкой и не станешь придумывать себе черт знает что? Мля… Возьми ты этот гребаный телефон!»

Как бы я не хотела поддаться, услышать его версию происходящего, не могла решиться. Потому что, как назло, кроме образа Ника, я помнила еще об одном — о словах отца.

Нет, Ник же не настолько заигрался, чтобы на самом деле меня преследовать? Какой в этом смысл? Гоголевы все надеются пробраться к нам в квартиру? Слишком глупо… Тогда в чем дело?

Мысль, что птах может меня любить, отмела сразу. Нет уж, хватит. Насытилась этой любовью настолько, что на всю жизнь, наверное, хватит. Как после такого вообще мужчинам доверять? Вон, Веник и тот… во все тяжкие пошел.

После занятий, задерживаться в универе не стала. Выскочила из аудитории, где проходила последняя лекция, одной из первых и помчалась к гардеробу. Неужели я теперь каждый день буду стрематься по улицам ходить? Да и к дому подходить, тоже. Видеть Гоголя не хотелось совершенно. Вот совсем ни капельки…

Шмыгнув носом, забрала из гардероба свою курточку, и, натягивая ее на ходу, пошла на выход. Словно меня кто-то невидимый гнал, толкая в спину.

— Лисицына! — услышала окрик Дворовой, но и не подумала сбавить шаг. Еще чего. Предполагаю, что ей от меня надо. В смысле, что она хочет мне сказать. И я была уверена в том, что слышать

того не желаю. — Эй! Подожди!

Как удержаться и не показать неприличный жест? Вот честно, в последнее время, я все чаще хочу высказаться матом и показать, на что способны мои пальцы рук, если мне нужно изобразить из них понятную для некоторых фигуру.

Слава богу, бежать за мной еще и по улице Машка не стала. Для этого ей надо было еще куртку из гардероба забрать. Общения с ней моя нервная система уже точно не выдержит. Хватит, наобщались. Неужели Дворова думала, что я настолько наивна? Впрочем… наивна. Но не в ее случае.

Идти до метро решила окольными путями. То есть, через дворы. Так было меньше вероятности столкнуться с тем, с кем встречаться совершенно не хочется. По крайней мере, не сейчас.

К дому подходила с бешено стучащим в груди сердцем. Словно была нашкодившим ребенком, боящимся гнева родителей. На самом же деле все было гораздо хуже. Я не ребенок, а Никита — не суровый отец.

Но я зря боялась. Слава богу, сегодня нас судьба лбами не столкнула. Я беспрепятственно подошла к подъезду, поднялась на лифте на нужный этаж и зашла в квартиру. Юльки дома не оказалось. Да и отца в это время почти никогда не было. Зато мама с Веником обнаружились. Точнее, мать снова была погружена в творчество. И ее лучше было вообще не трогать. А вот Вениамин, закрывшись в комнате, продолжал громко слушать музыку. По доносящимся из его берлоги звукам я и поняла, что мелкий дома. Да и мама не тихо сидела, быстро набирая на ноутбуке текст.

Переодевшись и помыв руки, подошла к двери, за которой находилась комната брата и, постучав в нее, стала ждать, когда мне откроют. Ведь теперь я могла находиться там на законных основаниях. То есть, официально считалась брошенной.

— Дыа? — сказал Веня, отпирая замок и приоткрывая дверь. — Что?

— Впусти, — коротко ответила.

Меня смерили изучающим взглядом. Словно могла обмануть брата и проникнуть к нему в комнату обманом. Надо больно… Просто, когда на душе скребут кошки, и плакать постоянно хочется, нужен кто-то, кто выслушает, даст дельный совет или сможет отвлечь от сердечных переживаний.