высоте человеческого роста. Но никакого такого дерева за палисадником не обнаружилось. Зато хорошо читались следы от калош с узором в галочку. Снег на тропинке вдоль домов был утоптан до прочной ледяной корки, но человек в калошах сорок пятого заступил за черту. Снег за тропинкой весенний, уплотненный начавшимся таянием, но след отпечатался на нем четко.

— А почему калоши? — спросил Федот, приложив к затылку ладонь.

— А потому… что на валенки были надеты. Или на ботинки.

— А куртка с шевроном тогда на что?

— Надеты на чужое тело? — задумался Степан.

Грешным делом он думал на Зубьева: и куртка форменная, и походка шаткая. Но вдруг его кто-то подставляет. Но кто?

— Калоши обычно на свои валенки надевают.

— Значит, и куртка на свое тело была надета?

— Думаешь, Зубьев?

— Он же совсем никакой!

— Вот и я думаю, что не мог он по улицам ходить.

Человек в калошах стоял за пышной черемухой, март месяц, листьев нет, но фонари далеко, ночью здесь темно. И все-таки Кушаков кое-что разглядел. Может, и с форменной курткой не ошибся.

Степан еще раз осмотрел место, где стоял неизвестный, и заметил на снегу пепел. Много пепла. Если это сгорела сигарета, то вся целиком. Но кто курит, сбрасывая пепел в одно место?

Степан присел, рассматривая россыпь пепла. Может, человек курил, долго не сбрасывая пепел, потом наконец стряхнул, и на снег, коснувшись нижних веток дерева, просыпался пепел со всей сигареты.

— Что там? — спросил Комов.

— Курили трубку. У Зубьева такая.

— Не стал бы Зубьев курить, — качнул головой Федот.

— Почему?

— Если он пришел со злым умыслом. С одной стороны — бандиты, с другой — Кушак на машине. Да и не видел Кушак, чтобы кто-то курил.

— Тогда как объяснить пепел?

— Может, собирался покурить. Выбил старый пепел, забил новый.

— Хочешь сказать, Зубьев принес в кармане трубку с пеплом?

— Вот этого я сказать не хочу, — пожал плечами Комов. — Кто же носит трубку с пеплом.

— На трезвую голову никто.

— А на пьяную запросто… Кстати, я не видел у него трубку. Вчера он курил обычные сигареты.

— Я видел. Он курил трубку на улице. Может, там где-то и оставил. А куртка на веранде висела, в дом заходить не надо.

— Едем к нему?

— Сначала к реке прогуляемся.

Степан мог догадываться, зачем Зубьев убил Живодера. Сначала он расправился с битовскими бандитами. За проституток заступился? Вряд ли. Решил разыграть хитрую карту? Он убивает чужих бандитов, подставляя местную братву. В итоге появляется Сафрон, а на следующий день погибает Живодер. И подозрение падает на битовскую братву. Но не слишком ли это сложно даже для опытного участкового, который практически не просыхает?

И тем не менее сегодня ночью кто-то приходил к дому Фомича. Потоптался, сбросил пепел, увидел, как со двора выбегает полуголая девушка, возможно, это окончательно настроило его против камышевских бандитов. Но могло быть все гораздо банальней. Человек в калошах искал Живодера, и он его нашел. Возможно, жертва неосторожно вышла вслед за сбежавшей Зоей. Киллер увидел пахана, развернулся и через переулок от улицы Гагарина вышел к реке. Дождался Живодера и тайком проводил его домой до калитки, где и убил.

Оперативники вышли к реке, Степан осмотрел все места, где мог находиться охотник в ожидании жертвы, там и обнаружил знакомые следы от калош. А пепла из трубки больше не было. Хотя убийца провел в ожидании Живодера не меньше часа.

— Ну что, едем к Зубьеву? — поежился Комов.

— Тебе согреться или поговорить?

— И то и другое.

Зубьева нашли в участковом опорном пункте, размещенном в пристройке к магазину. Он сидел за столом в единственном кабинете и что-то писал. Сосредоточенность давалась ему явно нелегко. И вид у него сильно похмельный, и перегаром несло. В кабинете почему-то было холодно, Зубьев сидел в своей куртке. На ногах примерно сорок третьего размера ботинки. Как раз под сорок пятый размер калош.

— Рапорт пишем? — спросил Степан.

— Отписка. На заявление, — едва глянув на него, тихо сказал Зубьев.

— Когда в последний раз куртку стирал, Вячеслав Владиславович? — спросил Степан, усаживаясь за приставной стол.

— Да полгода уже прошло, — Зубьев неловко провел пальцами по грязному рукаву. — А что?

— Да нет, ничего. Бывает и хуже. Вижу, что стараешься себя в узде держать. В доме у тебя более-менее порядок… Закурим? — Степан достал пачку сигарет, предлагая угоститься.

Зубьев кивнул, взял сигарету, Комов щелкнул зажигалкой.

— А где трубка? — спросил Круча.

— Трубка? А почему ты спрашиваешь? — спокойно, в раздумье глянул на него участковый.

— Да вспомнил, как ты в кресле у крыльца сидел и трубку курил.

— И что?

— Да ничего.

— Там трубка, у крыльца. Вечером курить буду.

— Ритуал такой?

— Можно и так сказать.

— Вечером трубка, а на ночь в хлам… Ты хоть помнишь, как мы вчера ушли?

— Мне не нравится твой тон, капитан. Если в чем-то меня подозреваешь, сразу скажи.

— А я могу тебя в чем-то подозревать? — повел бровью Степан.

— Не знаю, но ведешь ты себя так, как будто подозреваешь.

— Живодера убили, ты в курсе?

— Само собой.

— Тебе это не интересно?

— Интересно. Но убили не на моем участке.

— Масштабы района для тебя слишком велики?

— Масштабы района вне моей компетенции. А потом, зачем я буду путаться у вас под ногами?

— Да нет, мы были бы тебе рады, сюда ехать бы не пришлось… На месте преступления нашли пепел из твоей трубки.

— А саму трубку? — на удивление спокойно спросил Зубьев.

— Пока нет.

— Значит, этот пепел не из моей трубки.

— И тебя самого там видели, — рискнул преувеличить Степан.

— Опознание проводить будем? — Зубьев пристально посмотрел ему в глаза.

— Пока нет.

— Значит, никто ничего не видел.

— А мог видеть?

— Когда убили Живодера?

— Если верить Фомичу, где-то в половине пятого.

— Я в это время крепко спал.

— Кто может это подтвердить?

— Никто.

— Мы ведь опросим всех соседей, кто-то да видел, как ты возвращался домой. Та же Вяткина тебя видела, куртка, сказала, форменная, шапка…

— Не было форменной куртки, не надо придумывать, — усмехнулся Зубьев.

— Что у тебя с матерью Риты Елкиной было? — спросил Степан.

— С Катериной?.. Ну, дружили мы, семьями. У нее муж умер, от меня жена ушла, думал, сойдемся. Я ее очень любил.

— Может, и Рита от тебя? — неожиданно для себя предположил Степан.

Но Зубьев и бровью не повел.

— Может, и от меня.

— Ты это серьезно?

— Все было очень серьезно.

— Как же ты допустил, что Рита пошла по наклонной плоскости?

— Не допустил, — качнул головой Зубьев. — Упустил… Не могу себе этого простить.

— Бурнаков со своими