– Не черный? – встряла я с вопросом.

Леонид поджал губы.

– Цвета нашей фирмы голубой и розовый. У нас же не горе, не ужас, а счастливое переселение в рай в прекрасном пентхаусе.

– А торт? – голосом обиженного ребенка спросил Зарецкий. – Захочется же сладкого. Я, как это ни странно, большой любитель десертов.

Погребальных дел мастер захлопал в ладоши.

– Более трехсот вариантов тортов представлено в нашем каталоге. Хиты сезона – шоколадная фигура улетевшего в полный рост на бисквитном постаменте. Усопенный может быть либо в обычном, либо в тематическом костюме. Нет ограничений для ваших желаний.

– Неужели кто-то выбирает такой торт? – усомнилась я. – Ну, с упомянутой вами шоколадной фигурой.

– Конечно! – подтвердил Леонид. – Неделю назад в рай отлетела одна достойная дама. Ее зять и родственники с огромным удовольствием съели сладкую скульптуру. Даже свечи не оставили.

– Свечи? – окончательно обалдев от услышанного, повторила я. – Вроде тех, что зажигают на день рождения?

– Нет, нет, – скривился менеджер. – Кому нужны пошлые чадящие столбики в деревенских пластмассовых подставках? У нас роскошные хрустальные подсвечники, а в них…

Дослушать его мне не удалось – в сумочке затрезвонил мобильный. Я вынула трубку, увидела на экране надпись «Николай Расторгуев» и, быстро извинившись, вышла в холл ресторана.

– Вы просили меня вспомнить, не случалось ли с Андреем Борисовичем чего-то удивительного, не приходил ли кто к нему… – забыв поздороваться, заговорил верный фанат артиста. – Я был уверен, что отца не навещали посторонние, но по вашей просьбе напряг память, и должен вам кое-что рассказать. Накануне того дня, когда Андрей Борисович попросил меня найти Веронику, я отъехал в Москву: зарулил в аптеку, приобрел лекарства, в магазин, где купил любимые конфеты отца, – в общем, обычные хозяйственные хлопоты. Как правило, поездка занимает часа три-четыре, и я всегда беспокоился, звонил папе на мобильный каждые тридцать минут. А тот подсмеивался надо мной и говорил: «Николаша, куда слепой старикашка денется? Сижу в кресле, слушаю радио. Не дергайся, дружок». А в тот день он не снимал трубку. Представляете степень моей тревоги? И, словно назло, я попал в пробку. Весь извелся! От парковки бежал к дому, аж сердце из груди выскакивало. Влетаю в гостиную, отец в наушниках на диване. Я впервые за нашу совместную жизнь впал в истерику, закричал: «Почему ты не отвечал на вызовы?» Андрей Борисович удивился: «Телефон не звонил». Я схватил трубку, а у нее звук отключен.

Я внимательно слушала Николая, а он продолжил рассказывать.

Оказывается, на следующий день Расторгуев о Веронике речь и завел. Тогда Коля не связал отключенный мобильный с просьбой отца, только сейчас, после разговора со мной, призадумался и понял, что это очень странно.

Сотовый у артиста был не простой, а специальная модель для слабовидящего, у нас в стране такие не продаются, Зорькин выписал трубку из-за границы. Чтобы слепой человек случайно не убрал звук, кнопка отключения звонка находится внутри аппарата, под крышкой, прикрывающей батарейку. Андрей Борисович ею никогда не пользовался, хотя и знал об устройстве телефона, Расторгуева вообще технические детали не интересовали. Одним словом, сам по себе звонок не мог отрубиться. Так почему телефон оказался немым?

Вспомнились Коле и другие странные штрихи. Обычно он ездил за покупками по четвергам, но как раз на той неделе получилось иначе… В понедельник Расторгуев не захотел отправиться в главный корпус «Нирваны» в библиотеку, на улице накрапывал дождь, а попросил сына:

– Николаша, сбегай один. Возьми Диккенса, почитаем перед сном.

Коля отсутствовал около часа. Вернулся, а у Андрея Борисовича новая просьба:

– Накапай, пожалуйста, валерьянки, у меня нервное какое-то состояние. Наверное, я на смену погоды реагирую.

И спал он потом плохо, стонал, просыпался.

Во вторник артист вдруг пожелал посетить местный ресторан, хотя обычно отец с сыном трапезничали в коттедже, еду им три раза в день приносили.

– Хочется посидеть среди людей, – заявил старик. – Пошли, Николенька, развлечемся.

Едва они вошли в холл, как Расторгуев воскликнул:

– Здравствуйте, Лариса!

– Как вы догадались, что сегодня дежурю я? – поразилась администратор.

– Духи у вас восхитительные, – засмеялся Андрей Борисович. – Не подскажете, когда можно попасть на подводный массаж? Я бы выбрал четверг.

– Как раз в четверг в первой половине дня у нас свободно. Вас записать? – засуетилась дама на ресепшн.

– Всенепременно, – улыбнулся Расторгуев.

Николай опешил – почему отец не поручил, как всегда, ему договориться о процедуре? Но говорить ничего не стал, лишь напомнил:

– Папа, я ведь в четверг езжу за продуктами.

И услышал в ответ:

– Ерунда, дружок, в магазин в среду съездишь. Очень мне хочется в четверг на массаж попасть.

Николай не стал спорить, уехал назавтра в город. Он тогда не придал значения всем этим мелким фактам. А вот поговорив со мной, поворошил свою память и удивился. Почему Расторгуев тогда, когда он принес Диккенса, находился в нервном возбуждении и плохо спал? Отчего вдруг захотел пообедать в ресторане? Может, решил сам договориться на ресепшн о массаже, поэтому и придумал «выход в свет»? Но ведь проще было попросить его, Колю, а не городить огород. Скорей всего, Андрей Борисович понимал, сын не запишет его на четверг, потому что привык в этот день ездить в Москву. Вероятно, Расторгуеву понадобилось, чтобы он отправился в столицу именно в среду. По какой причине? И кто отключил телефон артиста? Почему это сделали?

Сложив вместе все «почему», Зорькин призадумался. А потом его осенило: пока он ходил в библиотеку, с Андреем Борисовичем связался некий человек, хотя этого не случалось давно, артисту никто не звонил. Расторгуев договорился с неизвестным о встрече на среду, сына услал в магазин, а телефон, чтобы разговору не помешал, попросил своего гостя выключить. А снова включить звонок потом оба забыли.

Выслушав эти соображения Зорькина, я заметила:

– Если в тот четверг Расторгуев впервые произнес в вашем присутствии имя Вероника, то можно предположить, что накануне в среду визитер рассказал ему нечто о девочке.

– Я тоже так подумал, вы умница, – похвалил меня Николай. – Но и я молодец. Если помните, на парковку «Нирваны» просто так не въехать, она закрыта, у шлагбаума стоит охранник. Те, кто снимает номера, показывают ему пропуск, а прочих он отправляет на ресепшн, где администратор вежливо поинтересуется, к кому посетитель прибыл, запишет его имя, фамилию и вручит талон с номером места для автомобиля. Конечно, в спа-отель можно прибыть на электричке, автобусе, в конце концов на такси, но мне подумалось, что сейчас у многих есть личные автомобили. Мы с отцом в гостинице не один год прожили, меня там все знают, помнят. В общем, позвонил я на ресепшн, представился, попросил о дружеской услуге – взглянуть, кто приезжал к Расторгуеву незадолго до его кончины. И – бинго! Знаю теперь имя. Наталья Алексеевна Кирпичева представилась медсестрой дома престарелых, расположенного на улице Патрикеева, показала служебное удостоверение, ей объяснили, как найти наш коттедж, и дали пропуск на парковку.