И тогда у вас будет нормальный дом. Как у всех.

Ведите себя любезно с коллегами и знакомыми. Как все.

Иногда встречайтесь с женщиной и по взаимному согласию приводите ее на ночь к себе домой.

Потому что так поступают все. Хотя полученное удовольствие ни в коей мере не сравнимо с тем кайфом, когда вы обманом, улыбками, разговорами о родстве душ и общности интересов проникаете в спальню заранее намеченной вами жертвы, имея наготове в кармане пиджака нож и магнитофон.

Вот я завешиваю шторами окна в гостиной, выходящие в оба конца улицы, и прохожу в глубь комнаты.

– Ах, какой уютный домик! Снаружи он кажется гораздо больше.

– Да, прямо чудеса архитектуры.

– Ух ты, у тебя тут дверь в гостиной! А куда она ведет?

– А, эта… Всего лишь в кладовку. Ничего интересного. Хочешь вина?

А ведет эта дверь, «дебби-сандра-сьюзан-бренда», туда, куда я сейчас как раз направляюсь. В мой настоящий дом. В мою «кладовую», как я ее называю. Что-то вроде донжона – центральной, наиболее укрепленной башни средневекового замка, последнего рубежа обороны, хранилища священного алтаря. Именно в донжоне укроется король со своим семейством после того, как крепостные стены не выдержат натиска осаждающих.

Я вхожу в свой донжон через эту волшебную дверцу. За ней действительно кладовка, точнее, стенной шкаф, где висит одежда и стоят обувные коробки. Но сдвиньте в стороны вешалки, и за ними отыщется вторая дверь, ведущая в заднюю часть дома. Она намного больше – величественнее! – фасадных комнат с их отвратительным, бледным шведским минимализмом.

Моя «кладовая»…

Вот я вхожу в нее, запираю за собой дверь и включаю свет.

Пытаюсь расслабиться, но после сегодняшних событий, после пережитого потрясения мне трудно избавиться от нервозности.

Плохо это, плохо это, плохо это…

Падаю в кресло перед письменным столом, включаю компьютер и, пока загружается программа, рассматриваю картину Прескотта, сувенир на память об Элис-3895. Какая своеобразная манера письма у этого художника! Глаза сидящих за столом членов семьи просто завораживают. Прескотту удалось наделить каждого своим особенным взглядом. По схожести в выражениях лиц ясно, что они родственники. И в то же время все разные, как будто каждый воплощает одно из многих состояний семейного бытия – счастье, тревогу, гнев, непонимание, властность, покорность…

Вот вам и суть родственных отношений.

Я так думаю.

Открываю рюкзак и достаю добытые мной сегодня сокровища – жестяную банку с крышкой, набор карандашей, допотопную овощную терку. И чего их люди повыкидывали? Потом извлекаю еще кое-какие полезные находки. Надеюсь, что найдется применение в ближайшем будущем всем этим распечаткам произведенных платежей, кредитных карт, ваучеров, телефонных счетов, бездумно выброшенным владельцами. Ну не дураки ли они после этого!

Есть еще одна новая вещица для моей коллекции, но до магнитофона очередь дойдет позже. Запись гортанных криков Майры-9834 в ходе, не спорю, болезненной операции по обрезанию ногтя получилась не ахти какая, поскольку рот ей пришлось заклеить пластырем (но ведь так на моем месте поступил бы каждый – ее могли же услышать прохожие). Но коллекция и не может состоять из одних шедевров; зато среди полудрагоценных камней настоящие бриллианты сверкают еще ярче.

Я прохаживаюсь по «кладовой» и раскладываю сокровища по своим местам.

– Снаружи он кажется гораздо больше…

На сегодняшний день моя коллекция насчитывает 7403 газеты, 3234 журнала (львиную долю составляет, конечно же, «Нэшнл джиографик»), 4235 спичечных книжечек; здесь также имеются вешалки, кухонная утварь, корзинки для завтраков, бутылки из-под содовой, коробки из-под кукурузных хлопьев, ножницы, бритвенные станки, обувные рожки и распорки, футлярчики для запонок, расчески, наручные часы, всевозможная одежда, инструменты в хорошем и плохом состоянии, цветные и черные граммофонные пластинки, пустые флаконы, игрушки, банки из-под джема, свечи и подсвечники, конфетницы, оружие… В общем, перечислять можно очень долго.

Ну что еще сказать про «кладовую»? Она состоит из шестнадцати комнат наподобие музейных галерей, отведенных под определенный тип экспонатов, начиная с веселеньких игрушек (впрочем, этот Хауди-Дуди выглядит довольно-таки стремно) до предметов, реально представляющих для меня великую ценность, однако большинство пронумерованных сочли бы их по меньшей мере неприятными. Я имею в виду пряди человеческих волос, обрезки ногтей и другие высохшие и сморщившиеся «сувениры» на память о моих проделках вроде сегодняшней. Я помещаю ноготь Майры-9834 на почетное место. Обычно эта процедура мне настолько приятна, что возбуждает до эрекции, но только не сейчас – на душе мрачно, и настроение испорчено.

Как же я «их» ненавижу!

Дрожащими от ярости руками я опускаю крышку сигарной коробки, не получив удовольствия от созерцания моих драгоценностей.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу…

Вернувшись к компьютеру, анализирую ситуацию: возможно, угрозы никакой нет, а к дому Делеона-6832 «их» привело случайное стечение обстоятельств.

Однако мне нельзя полагаться на случай.

Итак, проблема: опасность лишиться всех сокровищ и ее разрушительное воздействие на мое душевное равновесие.

Решение проблемы: продолжать делать то, что я начал в Бруклине, – наносить ответные удары, подавлять любую угрозу, направленную против меня.

Я имею одно важное преимущество перед большинством пронумерованных, включая моих преследователей, ставящее их в довольно жалкое положение. Их пониманию недоступна безусловная истина, постигнутая мной: нет ничего аморального в том, чтобы отнять у человека жизнь. Потому что ему уготовано вечное существование, ничуть не зависимое от временно влачимого им бремени кожаного мешка, набитого костями и плотью. И доказательство тому – несметные залежи информации о человеке, накапливающиеся с момента его рождения. Они никуда не деваются, а хранятся в тысячах разных мест, копируются и множатся, невидимые и неистребимые. Тело человека умирает, как и положено всем телам, но информация о нем живет вечно.

И если это, по-вашему, не есть определение бессмертной души, то я не знаю, чего вам еще нужно.

В спальне было тихо.

Райм отослал Тома провести остаток воскресенья с его давнишним приятелем Питером Ходдинсом. Криминалист, сам того не желая, не лучшим образом обращался со своим ассистентом, а потом его из-за этого мучила совесть. Он старался хоть как-то замолить грехи, и когда Сакс оставалась с ним на ночь, гнал Тома прочь, понимая, что молодому парню необходимо почаще давать «увольнительные», чтобы тот мог приходить в себя после нелегких забот об упрямом и вздорном калеке.

Из-за двери ванной комнаты до Райма доносились звуки, сопутствующие манипуляциям, производимым женщиной, обстоятельно занимающейся приготовлением к постели. Особенно выделялись звяканье стеклянных флаконов, стук пластмассовых крышечек, шипение аэрозоля и плеск воды. Теплый, влажный воздух пропитался косметическими ароматами.