И Амир-бала кинулся к «Зеленому холму», но на пути его перехватил басмаческий разъезд, доставил к Джунаид-хану: «Доброе дело задумал, сынок! Да не под силу будет тебе одному высвободить отца…»

И Амир-бала с сотнями Джунаид-хана ходил на «Зеленый холм», на Ильялы, жег аулы, грабил кочевья. Мстил за отца, которого сын не только не освободил, но даже и в глаза не увидел.

А старого Максуда, не поддававшегося на уговоры джунаидовцев, предложивших послать сыновей в басмачи, давно не было в живых: ханские нукеры во главе с Эшши сбросили его в Амударью. Но зато Джунаид-хан своего добился: Амир-бала, не узнав тайны гибели отца, остался в басмаческом стане. Вся эта история Амир-бале станет известна позже, в Ербенте. О ней ему расскажет один басмач, с которым он попал в плен к красным. «Аннамет, – сболтнул ненароком басмач, – он мой дальний родич. И я бы не сказал, если б Аннамет не бросил нас с тобой, раненых. Сам ускакал, а мы в плену остались. Шкура!»

После Амир-балы приказчиком у Халта-шиха стал Хемра, но ненадолго: не ко двору пришелся торговцу этот добродушный, не умевший обманывать дайхан парень. «С таким приказчиком по миру с сумой пойдешь!» – жаловался друзьям Халта-ших. Вскоре он избавился от своего незадачливого приказчика, которого, впрочем, тоже тяготила столь несвойственная его характеру обязанность. Случилось это после налета басмачей на аул Геоклен, где они убили или сожгли заживо двести дайхан, осмелившихся вступить в кооператив, в колхозы.

Хемра, на чьих глазах произошла эта трагедия, вернулся из Геоклена потрясенным и поведал обо всем увиденном Халта-шиху.

– Так им и надо! – Халта-ших зло сверкнул глазами. – Пусть не якшаются с неверными! От их же рук и погибли… Это ж были не басмачи, а переодетые чекисты.

– Я сам видел среди басмачей ханского палача Непеса Джелата, – возразил Хемра. – Он вывел дайхан на майдан, где обычно собираются аксакалы, и роздал им Коран, приказал читать вслух. Они и туркменской грамоты не знали. А тут по-арабски. Тем, кто исполнил его волю, сумел прочесть, – даровал жизнь, тех же, кто отказался или не мог читать, – расстрелял, а у мертвых отрезал уши… Это был Непес Джелат, разве я мог ошибиться?

…А джигиты отряда, со свойственной юности непосредственностью, продолжали дотошно расспрашивать братьев об их злоключениях.

– И что Халта-ших? – В лукавых глазах Атали блеснула смешинка. – Небось погладил тебя по головке…

– Куда уж! – горько усмехнулся Хемра. – Халта-ших дал мне в руки письмо для Балта Батыра, сказал: «Забирай мать, жену, щенят своих и отправляйся к своему Балта Батыру. Он твой вождь, он и твой хозяин!» И я уехал из Ильялы. По дороге в одной чайхане нашел грамотного человека. Дай, думаю, пусть прочтет, что пишет Халта-ших. Сам-то я неграмотный. Прочел тот грамотей письмо и говорит: его писал злой человек. Халта-ших просил Балта Батыра вернуть деньги, полученные им когда-то за мать, отца, Амир-балу, словом, за всю нашу семью. Выходит, нас всех Балта Батыр продал Халта-шиху… Из того же письма я узнал, что отца моего нет в живых, а Амир-бала служит у Джунаид-хана. Халта-ших почему-то врал мне, что Амир-балу еще под «Зеленым холмом» пленили кизыл аскеры, но его, мол, вызволили басмачи… Теперь-то я знаю правду, но тогда я поверил своим хозяевам и был благодарен, что они не дали брату погибнуть…

– Ну и что ты думаешь о своих хозяевах? – не унимался Атали. – Подобрели они, может, человечнее стали?..

– Куда уж! – воскликнул Хемра и тут же осекся: как отнесутся эти «свободные туркмены» к его суждениям о таких известных, влиятельных людях. Но, заметив одобрительные взгляды джигитов и даже поощряющий кивок Таганова, Хемра осмелел: – Тогда я не знал, куда и голову преклонить. Балта Батыр, которого мы боготворили как родового вождя, говорил одно, а большевики – другое. Я все же вступил в колхоз. Худо-бедно, но на жизнь хватало. Но однажды приходит как-то председатель аулсовета и говорит: «Хемра, сдай коня и курей в колхоз. Не сдашь – раскулачим!» А у меня одна была надежда – конь, один-единственный, да куры – детишкам яички. Пошел к Балта Батыру за советом, как-никак вождь наш. А он будто ждал меня, говорит: «Большевики мстят тебе, Хемра, за брата твоего, что ходит в басмачах у Джунаид-хана. Дорога у тебя одна – или в басмачи, к родному брату, или в Сибирь». Ну, я и подался к басмачам… Что мне оставалось делать? У Балта Батыра я в немилости был, а советская власть задумала меня раскулачить.

– Один председатель аулсовета – не советская власть, – возразил Атали. – Наверное, джунаидовский холуй. Такие только честных с пути сбивают.

– Джунаид-хан и его сын Эшши – тоже не боги, а действуют от имени Аллаха, – ответил Хемра. – Пойди спроси, что там говорят, на небе?! До Аллаха – высоко, до властей – далеко, а басмачи – рядом… Вот я и пошел, брата там встретил, а семью, детишек вот уже второй год не вижу. – И большие глаза Хемры погрустнели.

– Не тужи, брат! – весело подмигнул Атали. – Все твои мучения позади. Увидишь скоро и жену, и детишек.

…Ночью Атали, дежуривший по лагерю, разбудил Таганова и Бегматова.

– Беда! – выдохнул он. – Амир-бала бежал! Ускакал и коня запасного прихватил.

По тревоге подняли на ноги всю полусотню, но где впотьмах беглеца отыщешь! Кто-то высказался вслух:

– Как бы этот Амир-бала не навел на нас басмачей.

– Без паники! – приказал Таганов. – Всем отдыхать. Дежурный, усилить наряды! – Сам Таганов больше не ложился – сна ни в одном глазу; не спал и Хемра, ошеломленный и подавленный поступком брата.

С рассветом Таганов снарядил в погоню за беглецом десять всадников во главе с Бегматовым, а сам с оставшимися джигитами собрался продолжить путь по намеченному маршруту. Но не прошло и часа, как посланные вдогонку вернулись, ведя за собой караван верблюдов, груженных объемистыми кожаными саначами – мешками. На одном из верблюдов, на широком войлочном седле, восседал Амир-бала, державший на коленях человека в красноармейской форме, не подававшего признаков жизни, с развевавшимися на ветру русыми волосами. Джигиты бережно сняли с верблюда красноармейца, а Амир-бала, смущенный, сбивчиво объяснял Таганову:

– Ночью я его нашел… и верблюдов. Отпоил, рану ему перевязал… Хотел оставить, да передумал: как бы вы поступили? Взял я его, и обратно…

– А куда сам сбежал?.. – Таганов строго взглянул на Амир-балу, но, увидев, как тот виновато опустил голову, перевел взгляд на отрядного лекаря и двух джигитов, переносивших раненого в палатку. – Если уж собрался уходить, то иди открыто, никто тебя здесь силой не держит!

– На Коймат, к Эшши-хану, – тихо выдавил Амир-бала. – Я… я хотел отомстить за отца. Око за око!

– Эшши-хан не так глуп, Амир-бала, чтобы голову тебе подставлять. Смотри, как бы он сам тебе шею не свернул…

– Ты прав, Ашир-сердар, но мне там помогут.

– Кто тебе поможет?

– Аннамет… Он смертельно ненавидит Эшши-хана и Джунаид-хана, не может простить им своего уродства, что из-за их жадности стал уродом. А сдаться красным не решается. А за голову Эшши-хана большевики ему наверняка простили бы.